Я включаю жизнерадостную мелодию на телефоне и, сделав громкость едва слышимой мне самой, кладу его на столик. Уже развернув полотно, понимаю, что мне просто нечем очищать его от извести дальше. Конечно, можно попробовать взять какую угодно тряпку, как в музее, и мусолить ею.. Но стоит ли дважды полагаться на удачу, когда на кону такие ценные экземпляры? А если обычной жесткой тряпкой я, вместе с известкой, сдеру и тонкий злой старой краски?
Боюсь, тогда я рехнусь раньше, чем меня успеет прибить Винсент.
Я смотрю на этого сероглазого юношу, чье лицо почти полностью успела освободить от извести до того, как отрубилась в музее, и удивляюсь тому, как точно переданы его черты. Наверняка, тот, кто его рисовал – был не только невиданным храбрецом (или безумцем? впрочем, не разные ли это стороны одной и то же медали?), но и настоящим гением в своей деле.
– Какие люди!
Веселый голос Лео застает меня врасплох и я вздрагиваю. Засмотревшись на портрет, я совсем не заметила, как он вышел на балкон и теперь стоит, потягиваясь. Его рыжие кудри, кажется, пришли в еще больший беспорядок, но почему-то ему это на удивление идет. Последний раз выгнув спину, точно кошка, Лео беспардонно перепрыгивает через ограждение и оказывается на моей стороне балкона.
– Как мило – усмехаюсь я – вчерашний пропуск имел лимит. Так что попрошу вернуть.
– Никак не могу.
Он смеется. Впрочем, я даже рада появлению Лео – раз с картинами все равно поработать не получится, пока не куплю необходимые инструменты (кто же знал, когда я оставляла их дома, что работа настигнет меня даже в отпуске?), будет неплохо заиметь компанию.
Тянусь к телефону, чтобы выключить музыку:
– Ты тоже ранняя пташка?
– Я скорее тот, кто живет рядом с ними – парень с весельем кивает на мой мобильник как раз в тот момент, когда я выключаю музыку.
– Не ври, я ее еле слышала.
– Но у меня очень острый слух. С Носферату и не такие навыки обретешь.
– И он все равно сбегает.
Лео со своей лукавой улыбкой беспечно жмет плечами:
– Да, и он все равно сбегает. Но последнее время будто совсем взбесился.
– Наверное из-за нового места – предполагаю я, начав сворачивать полотно, но Лео успевает обойти меня со спины и увидеть лицо Хасана.
Он чуть хмурится, и когда я уже окончательно сворачиваю картину так, что видеть ее больше невозможно, спрашивает:
– Кто это? Парень с тех картин 14-го века?
– 15-го – машинально поправляю я.
Но Лео меня будто не особо слушает. Он смотрит на свернутое полотно, но словно сквозь него. Уверена, перед глазами у него все еще запечатлен образ Хасана, портрет которого он успел увидеть.
