Крест на ладони | страница 34
–Нет. То есть да, почитать могу. Мне понравилось, как ты про байдарочный поход написала и про парашютистов. Но я сейчас подумал: одна статья – один труп, а вторая – второй.
–Ну и черный же у тебя юмор! – Марина хотела пальцем у виска покрутить, но передумала и поправила прическу. Не стоило злить источник информации, может, еще что-нибудь расскажет. – «Я с тобой, Петя, тоже как-нибудь пошучу. И за «гражданку понятую» расквитаюсь».
* * *
В конторе кроме Дворжецкого были секретарша Аля и его коллега: не то «Аркадий», не то «Аркадьев». Их представили в дверях, он куда-то мчался с папкой под мышкой. Алю Марина даже не сразу узнала: сегодня была завита в мелкие кудряшки, как овечка, а её шелковый наряд цветом напоминал тропические фрукты. Похоже, она принципиально каждый день меняла костюм и прическу.
Евгений начал разговор с того, что звонила Анна Викторовна Жукова, она оказалась дочерью Розы Леонгард.
–Ну, что ж, хорошо, – кивнула Марина, наизусть помнившая «список девятнадцати». – Может, она нам чем-то поможет.
– Я её пригласил, и она приедет после обеда, как раз успеем вернуться из Ордынки.
Еще он показал Марине присланное по факсу обстоятельное письмо Н.Н.Кирсанова из Петербурга, который прочел статью в журнале. Оказалось, что его мать, Ирина Васильевна Бортникова, была сослана в Нарым и там познакомилась с Еленой Ивановной Сушковой. Несмотря на разницу в возрасте (Бортникова моложе на 20 лет), они подружились. Ирина Васильевна работала врачом в медпункте, а Елена Ивановна, бывшая в Первую мировую войну сестрой милосердия, ей помогала. Ирина Васильевна была реабилитирована, и в 1957 году вернулась в родной город Ленинград. А Елена Ивановна умерла годом раньше, немного не дожив до шестидесяти, и была похоронена на кладбище близ деревни Егоровка. Все эти детали сын почерпнул из воспоминаний матери, которые та написала еще в семидесятые годы. Тогда их не опубликовали, а позднее, при Горбачеве, один солидный историко-литературный журнал напечатал их в сокращении. Но у Бортниковой осталась полная версия, из которой сын прислал отрывок, относящийся к Сушковым. Ирина Васильевна восхищалась добротой, мужеством и стойкостью своей старшей подруги, потерявшей сначала сына, а потом невестку. В Нарыме все знали, что лживая формула «десять лет без права переписки» означала «расстрел». Елену Ивановну поддерживала вера в то, что на воле осталась и растет внучка. Самое существенное для расследования заключалось в нескольких словах. «Бывая в соседнем селе за покупками, мы всегда заходили в церковь. Елена Ивановна молилась и ставила свечи за упокой: Ильи, Александра и Галины, – а за здравие – Елены. Она говорила, что внучка жива, и она сможет её отыскать. Она умерла во сне от остановки сердца, не успев никому рассказать, у кого же был спрятан ребенок».