Картина «Мокрый луг», полная торжественной и эпической силы, с первого взгляда располагает зрителя простотой и привычностью мотива. В глубине широкой низины высятся два развесистых дерева. Далеко за ними в сизой дымке проступает полоса леса. Вдоль низины тянется обрывистый косогор, а впереди, почти в центре, блестит болотистая заводь с топкими берегами.
Бурное небо полно еще грозовой силы, но правая часть его уже посветлела и успокоилась. По влажной земле скользит легкая тень от пробегающей тучи. Только что прошла гроза. Все чисто, умыто и напоено; воздух свеж и прозрачен. Легко и свободно дышится в такой бодрый день.
Пейзаж вызывает впечатление раздолья, простора, молодой буйной силы. Строй картины торжественный, величественный, как метко сказал И. Н. Крамской, общее впечатление от этой картины «грандиозное».
Современники могли прочесть в ней больше даже, чем обобщенный образ родной природы. Пейзаж этот способен вызвать такие чувства и мысли, которые созвучны были мироощущению и этическим идеалам передовой части русского общества 70-х годов прошлого века: страстный и бескорыстный порыв любви к Родине, стремление к свободе и неодолимая решимость.
Но даже это не все: в возвышенные чувства эпического звучания вливаются лирические нотки. В бодрый, жизнеутверждающий строй вплетается чувство печали и грусти. Бесконечно сложный и емкий образ воплощен с величайшим мастерством в полновесной реалистической живописи. Более чем убедительны, например, топкие берега болотистой заводи, свежая весенняя зелень, прозрачные тени от пробегающих туч. Удивительно плавно и рельефно разворачивается пространство. Небо с его кипением, бурлением, с его игрой света, с его космической бесконечностью изображено превосходно. Васильев был непревзойденным мастером и поэтом неба. И вместе с тем каждый кустик травы на переднем плане с ботанической точностью воспроизводит растительность средней полосы России.
Отмечая материальность и завершенность живописи картины, И. Н. Крамской писал: «… Что нужно непременно удержать в будущих Ваших работах - это окончательность, которая в этой вещи есть, т. е. та окончательность, которая без сухости дает возможность не только узнавать безошибочно, но и наслаждаться красотой предмета […] Я не знаю ни одного произведения русской школы, где бы так обворожительно это было сработано».
Особо стоит остановиться на композиции картины. Она проста и непринужденна и в то же время трудно представить себе более продуманное и монументальное решение. При широком развороте планов пространство в пейзаже вместе с тем охвачено четкими пределами, зрительно его организуя.
