Прутковский даже не сразу сообразил, что она обращалась к нему по имени, которого знать не должна была. А когда понял, неожиданно для себя расплакался. «Прости», – только и сумел выдавить из себя он.
– Ничего, – одними губами ответила она.
– Так, у нас совсем мало времени, – деловито вмешался Всеволод. – Я бы дал Вам возможность продолжить сантименты, но у нас Барковский, который в любую минуту сядет в самолёт и свалит на все четыре стороны. И Дрязин вместе с ним. Мне нужно быть уверенным, что ты, Евгений Петрович, сейчас не упрёшься рогом и подпишешь чистосердечное. И про то, как госпожу Меньшову под монастырь подводил, заставляя её фактически шпионить за своим шефом, и про то, как от Дрязина и Барковского задания получал. Чем больше информации выдашь, чем больше фактов и доказательств нам дашь, тем мягче условия твоего пребывания в местах не столь отдалённых. Ну и тем короче срок разлуки с внешним миром, – обстоятельно закончил Всеволод. – Понимаешь?
Женя подумал и коротко кивнул: «Всё напишу и расскажу».
Отпираться было бессмысленно и даже себе во вред, Прутковский, с трудом пробиваясь сквозь туман наркоза и обезболивающих, осознавал это удивительно чётко. Если его заказчиков посадят, у него останется хоть полшанса выйти живым из этой передряги. Руки у этих двоих и правда длинные, он не сомневался. Но вытягивать их из-за тюремной решётки сможет не каждый. Он рисковал, но оно того стоило. Жене отчаянно хотелось жить, во чтобы то ни стало. Бонусом шло то, что, сотрудничая с полицией, он мог рассчитывать на прощение Насти, которая теперь даже не смотрела в его сторону. Больше всего на свете он сейчас страдал даже не от тупой боли в животе и боку, а от невозможности логически объяснить себе и ей ту цепочку решений, которые он принимал последние несколько лет. Ему хотелось быть понятым, хотелось быть нужным. Хотелось её тепла и участия. Настя, словно угадав его мысли, поморщилась и, не говоря ни слова, вышла из палаты.
Вадим проследил за его взглядом и сухо процедил: «Я лично позабочусь о том, чтобы ты больше не приблизился к ней на добрые пару километров. И так девку намучил, хватит с неё».
Губы Жени скривились в недоброй ухмылке. Он ревновал, злился от своего бессилия, злился на ситуацию, на Панова, на себя самого. «Скотина», – зло прошипел Женя.
– Да брось, не хуже тебя, – улыбнулся Вадим. – Ты, вроде как, меня хотел утопить, а я тебя топить не стану. Ты мне живым нужен.
