– Мы ведь даже еще и не познакомились, — обратился мальчик к Ирсанову в антракте. — Меня зовут Анджей. Анджей Кротовский. А вас как зовут?
— Ирсанов, Юрий Александрович, — представился мальчику Ирсанов. Он хотел и страшился протянуть Анджею свою руку для обыкновенного традиционного приветствия. Его смущала полная открытость юноши, его физическая к нему близость, его широко улыбающееся лицо и яркость электрического света в фойе и на лестничных переходах, множество людей, как показалось Ирсанову, устремивших свои взгляды —любопытствующие, догадывающиеся, даже, может быть, осуждающие, но в любом случае укоризненные — именно на него, Ирсанова, разговаривающего теперь с этим подростком и желающего пожать или просто заключить в свою его хрупкую ладонь.
Состоявшееся рукопожатие оказалось беглым, внешне вполне приличным, в чем Ирсанов убедился, слегка вокруг озираясь, но внутренне что-то в нем изменившим, заставившим отказаться от нахлынувших в темноте зрительного зала воспоминаний и начать совсем по-другому себя чувствовать и по-другому думать о самом себе, о своем прошедшем и об этом мальчике тоже. Этим другим был сейчас сам Ирсанов, но если бы его попросили объяснить происходящее с ним сейчас, он не смог бы этого объяснить, ибо способность к пониманию заменилась в нем в эту минуту готовностью чувствовать и ощущать — ощущать тепло другой руки, ее кожу, ее мышцы и косточки, ее легкое дрожание и, конечно же, волнение. Но отчего?
Войдя в ложу при последнем звонке, Ирсанов предложил Анджею сесть на его место с тем, чтобы тому было лучше видна вся сцена.
— Что вы! — полушепотом воскликнул Анджей. — Спасибо. Мне и здесь видно хорошо.
Однако Ирсанов мягко настоял на своем. Теперь они сидели в ложе один за другим, и кресло Ирсанова стояло сейчас в полуобороте от кресла Анджея и на таком расстоянии, что их ноги слегка касались одна другую, и на каждое такое касание мальчик отзывался крутым поворотом своей аккуратно причесанной головки и вспыхивал улыбкой, в которой Ирсанов читал все, что сам придумал для себя в эти часы.
«Господи, как он красив! — думал сейчас Ирсанов. — Как он дерзко и беспощадно красив! Какие гениальные линии составляют рисунок его облика! За что, господи, ты даруешь мне его внимание и за что искушаешь меня?!» Ирсанов нашел своей рукой ладонь Анджея... первоначально он лишь прикоснулся к ней, и мальчик, решив, что это прикосновение случайно, не обратил на Ирсанова никакого внимания, но когда пальцы Юрия Александровича настойчиво сжали ладонь юноши, он моментально отвел свои широко раскрытые глаза от происходящего на сцене и посмотрел, как показалось Ирсанову, в его сторону с легкой осуждающей нежностью. И тогда Ирсанов отнял свою руку от этой теплой ладони и все второе отделение, более не касаясь мальчика, все смотрел и смотрел на него, а тот, иногда оборачиваясь к Ирсанову, отвечал ему беглой улыбкой…
