– А ты не обидишься, — осторожно спросил Ирсанов, — если я сейчас лягу на раскладушку и чуток посплю. Совсем чуток, а то я что-то...
– Конечно, нет, — спокойно сказал Илья и начал раздеваться, вновь почему-то снимая с себя все-все, даже плавки. Через минуту он был уже в своей постели. Ирсанов тоже быстро разделся, оставшись в своих плавках. Он уже забрался под легкое одеяло, уже готов был сомкнуть веки, но нагота друга и все случившееся с ним на озере снова растревожили Ирсанова, и он нарочно сильно зажмурился,, буквально до боли, думая так побыстрее заснуть. Но сон куда-то улетучился, поэтому он шепотом спросил Илью:
– А ты всегда спишь так?
– Как? — довольно громко ответил Илья.
– Голый? — прошептал Ирсанов.
– Всегда. Я закаляюсь. А что? И так ведь удобней спать.
Ирсанов ничего ему не ответил, а лишь последовал примеру Ильи и стянул под одеялом с себя плавки, засунув их под подушку.
– Ладно, все, спим, — проговорил он.
– Спим. Спокойной ночи, Юра. Хотя уже утро, но все равно...
Но заснуть у Ирсанова все никак не получалось. Он думал об Илье: «Какой он хороший, мой Илья. Вот встретить бы такую девочку... Я бы любил ее сильно-сильно. Жаль все-таки, что Илья — мальчик. Но все равно он очень хороший. И мне с ним так приятно, так приятно...»
– Юра, — тихо позвал Ирсанова Илья, — ты спишь?
– Не сплю. А что?
– А раз не спишь, иди ко мне. Я хочу опять на тебя посмотреть сейчас. Только сними свои плавки, пожалуйста.
– Я уже снял, — ответил Ирсанов. — Иду.
Странное дело, но ему тоже этого очень хотелось сейчас — чтобы Илья снова увидел его, как ночью на озере, и восхищенно прошептал бы: «Какой ты уже большой, Юра!» И прикоснулся бы к нему своей чуткой ладонью. И он, Ирсанов, снова бы испытал «все то же самое». Поэтому он бросился к Илье, как бросаются с обрыва в глубокую воду купальщики, не боясь ни высоты, ни глубины, осуществляя свое падение вдохновенно, естественно и легко.
– Какой ты горячий, Юра, — прошептал Илья. — Ты случайно не простыл?
– Нет-нет. Что ты! Ты ведь тоже горячий, Илюша.
– Я знаю. Но ты все равно горячее, правда?
– Не знаю. Наверное...
– А я знаю, — весело шептал Илья, целуя Ирсанова прямо в губы. — Я все теперь знаю, да?
– Да.
– Все-все.
– Да.
– Тебе хорошо сейчас?
– Да. Чудесно, Илюшенька...
– Какой ты милый, Юра! Какой милый!..
– И большой?
– Да, — прошептал Илья. — И красивый. И очень сильный.
– А ты ?
– А я еще должен подрасти.
Теперь, полуобняв друг друга, оба мальчика погрузились в глубокий сон. Простыня, которой они пытались накрыться, сбившись, лежала теперь где-то в ногах. Ирсанов лежал на спине, одну руку заложив за голову, а другая его рука как бы поддерживала снизу Илью, лежавшего к Ирсанову лицом, широко раскинувшего ноги, одной из них в полусогнутом положении касаясь Ирсанова. Яркий солнечный луч, внезапно появившись на веранде, освещал сейчас их счастливые лица, превращая Ирсановские вихры в золотистые колючки, а темные кудри Ильи в завитки овечьей шерсти, отливающие сизой чернью. Этот цвет кудрей Ильи делал его тело еще более белым, почти мраморным, с синими прожилками на висках и шее. Одна его рука тоже была занесена за голову и вытянута за ней под тяжестью его головы, а другая спокойно лежала на груди Ирсанова, вполне вписываясь в выступы грудной клетки.
