Мика с визгом прижала руки к лицу, отняла, уставилась на них, жадным взглядом заскользила по стенам, полу, потолку. Она остановилась на Рене и медленно отползла назад.
— Ты — чудовище, — выдавила девушка.
Рена сдержала дрожь. Мать всегда учила быть сдержанной: не смеяться, не отвлекаться, не кричать, даже голоса не повышать — знать так не ведёт себя. И девочка внимательно слушала её, но никак не могла понять смысла всего этого. Понимание пришло только с годами, а вместе с ним — умение. Но что сдерживай, что не сдерживай — слова правда умели делать больно и были хуже, чем любые таблетки, чем жестокие процедуры, чем наглые ощупывания врачей.
Когда Найдер выпрямлялся и поднимал окровавленную трость, ему говорили эти слова. Когда Раз с равнодушным лицом опускал нож или револьвер, он тоже слышал вслед эти слова. А ей они были сказаны впервые.
И, наверное, правильно.
— Да, — Рена не стала спорить. — Но чем быстрее ты мне скажешь всё, что знаешь, тем выше шанс, что зрение больше не исчезнет.
Мика поднялась, держась за стену, и начала рассказывать — нет, даже скорее выплевывать слова с ненавистью и презрением.
— Дана Адвана выгнали за то, что его заподозрили в изучении магии. Я однажды подслушала один разговор. Он сказал, что его брат владел магией. Вот он, видимо, и изучал её! Дана Адвана отчислили в восемнадцать, на четвёртом курсе. Всего год оставался до выпуска! И вот почти на три года он исчез. Никто так и не знает, где он был, точно не в Кионе. А потом вернулся, но что может учёный, которого отчислили и выгнали из гильдии? Говорят, он шёл на всё, чтобы найти себе покровителей, которые могли профинансировать его исследования. Ему помогали и дана Гершвал — та, вдова нортийского генерала, слышала? И дан Китубан, из торговцев, и дан Егорис, который возглавлял канцелярию… Ну ты понимаешь, что это были за покровители.
Рена покачала головой — то ли удивлённо, то ли осуждающе, то ли растерянно.
Лаэрт Адван. Впервые она услышала его имя ещё там, в больнице, от Раза. В его голосе мешались ненависть, обида и растерянность — наверное, тогда он сам не знал, чего хотел больше: мести, правды или просто забвения. Затем на три года это имя осталось в прошлом — оно слышалось на улицах, но от Раза — никогда. До вчерашнего дня, когда его голос зазвучал с неприкрытой ненавистью, глаза заблестели, а руки сами стали сжиматься в кулаки.
Лаэрт Адван. Раз вспоминал его как фанатика-учёного, который ради эксперимента смог пожертвовать сначала здоровьем брата, затем, видимо испугавшись последствий, его свободой. Среди кионцев имя Лаэрта произносили с уважением и связывали с самыми разными открытиями: от средств, поддерживающих красоту, до лекарств, способных победить самые ужасные болезни. Он был одновременно химиком, ботаником, врачом — самим магом, как шутили в городе.
