— Есть, но она в другом, — ответила мать.
Когда я вышел из покоев, внутри меня разгоралось чувство глубокого разочарования.
Шли годы. Хёрд правил в Истлаге, я сделался его правой рукой и старшим над хирдманами. Я разъезжал по стране по велению Хёрда и даже побывал в двух походах с конунгом Харальдом. Я любил многих женщин, как и говорила мать, я никому не хранил верность. Женщины тоже не хранили её мне. От воинов я слышал много историй, о том, как жены рожали им в то время, когда их по два года не бывало дома.
* * *
— Он хотел убить меня, но защитил Лейфа от сорвавшегося пса… — расслышал я голос Хёрда.
— Он добрый, — ответила Йорунн. — А то, что с ним сделали, — простить очень тяжело. Вот он и злится на тебя. Ты должен понять. Не гневайся на него, иначе вражда никогда не закончится.
— Он бросился на меня с ножом на глазах сына! — фыркнул Хёрд. — Это подло.
— Успокойся. Ты ведь знал, что он не с гостинцами придёт. Ты всё решил. Пожалей его, прости.
Голоса умолкли. Я чувствовал жжение во всём теле и невозможную слабость, будто меня придавила каменная плита.
— Что с его раной? Он выживет? — вновь произнёс Хёрд.
— Хель отдала Бальдру мою жизненную силу, но её не хватило, чтобы вернуть ему здоровье полностью, — грустно проговорила Йорунн. — Его раны не заживают, в крови накопилось много гнилостного яда. Бальдр живёт только потому, что я даю ему отвары, очищающие кровь.
Я услышал тревогу в её голосе и приоткрыл глаза. Я лежал в небольшой тёмной комнате, на столе горела масляная лампа. На пороге стоял Хёрд с чёрной повязкой на лице, опёршись на палку-трость. Йорунн стояла подле него, её сухая скривившаяся фигура в потрёпанном платье на фоне широкой груди конунга вызвала у меня жалость.
— Ты очень добра к нему, — сказал Хёрд.
— Он был добр ко мне.
«Йорунн, да почему ты такая хорошая?! Разве, я заслужил это?»
Видимо, я прорычал слишком громко: старуха повернулась, Хёрд отодвинул и, ощупывая путь палкой, приблизился ко мне.
— Бальдр? Ты очнулся? — сказал он. — При тебе нет ножа? Ты можешь выслушать меня?
— Говори, — прохрипел я.
— Твой меч — единственная надежда победить чудовищ. Тебя подняли из могилы, чтобы ты сказал, где он.
— Я потерял, память, Хёрд, — проскрипел я. — Я не помню, где меч.
— Потерял память, говоришь? — недобро фыркнул брат. — Но меня ты не забыл.
— Ты приказал убить меня, ублюдок! Такое не забыть. И ещё я помню Маргрет, помню как она жила со мной, — я очень хотел разозлить Хёрда, но сам себе показался жалким. — Остальное не помню, — добавил я, — какие-то образы всплывают во снах, но всё обрывочно.
