, основоположник теории индийского происхождения сказочных сюжетов. Для такой точки зрения есть немало причин. Как убедительно показал П. А. Гринцер
[13], жанр «обрамленной повести» возник в Индии. Достаточно рано, между IV и XII вв., там были созданы его выдающиеся памятники — «Панчатантра», «Хитопадеша», «Веталапанчавиншати», «Шукасаптати», «Викрамачарита» и др.
Что касается всевозможных поучительных историй, этой обязательной составной части «обрамленной повести», то они издавна бытовали в Индии — как в фольклоре, так и в ряде жанров религиозной проповеднической, в том числе буддийской литературы, скажем, в аваданах и джатаках. Надо лишь подчеркнуть: все эти сотни и тысячи поучительных и занимательных историй совершенно не обязательно должны быть связаны с буддизмом и даже с Индией. Их фольклорное происхождение несомненно. Не исключено, что некоторые из них попали в индийский фольклор из устной словесности сопредельных и близлежащих стран[14]. «Нет никаких оснований, — пишет П. А. Гринцер, — настаивать вслед за Т. Бенфеем на приоритете буддийских вариантов индийской и тем более мировой сказки. Буддисты, по всей видимости, лишь обрабатывали и письменно фиксировали сюжеты народной поэзии, которые мы находим в брахманской и джайнской литературах»[15].
2
Условно говоря, основные версии «истории семи мудрецов» распадаются на две большие группы — восточную и западную. «Условно» — потому что между двумя группами версий немало сходства (причем в общих своих чертах совпадает не только обрамляющая история, но и отдельные вставные рассказы); «условно» также — потому что к восточной группе обычно причисляют греческую версию и раннюю испанскую версию, непосредственно восходящую к одной из арабских обработок нашего сюжета, имевших широкое хождение на территории арабизированной Испании. К тому же некоторые исконные «западные» версии (например, латинская «Historia Septem Sapientum») являются довольно близкой к оригиналу переработкой одной из восточных версий.
Большинство ученых склонны видеть у истоков «истории семи мудрецов» уже упоминавшийся выше индийский прототип — гипотетическую «Книгу Синдбада». Литература по этому вопросу достаточно велика[16], существует, естественно, очень много разных точек зрения и систем доказательств. Не будем, однако, углубляться в историографию вопроса, укажем лишь ключевые доводы сторонников индийского происхождения этого сюжета.
Во-первых, имя главного мудреца, воспитателя царевича — «Синдбад» возводят к санскритскому Siddhapati, что может быть переведено как «Владыка сиддхов» (сиддхи — мифические полубожественные существа, наделенные чародейскими способностями). Во-вторых, указывают на антифеминистскую направленность сюжета (заметим в скобках, что это вряд ли следует так жестко связывать с аскетическими сторонами индийских вероучений). В-третьих, отмечают рамочную конструкцию повествования, и в частности тот факт, что каждый «вставной» рассказ, по сути дела, связан с решением судьбы героя — его оправданием или казнью (в этом, однако, вряд ли можно видеть исключительно «индийские» черты). В-четвертых, в ряде версий местом действия названа Индия (так, в «Синдбад-наме» аз-Захири, «Мишле Сандабаре», в «Тути-наме» Нахшаби; правда, в одной из версий «Тысячи и одной ночи» действие переносится в Китай, а в ранней испанской обработке — в Иудею, что считается ошибкой переписчика); к тому же в «Мишле Сандабаре» многие имена — явно индийского происхождения. В-пятых, вставным историям разных версий нашего сюжета легко находятся параллели в целом ряде памятников индийской литературы. В-шестых, в тексте «Книги Синтипы» (греческий вариант «истории семи мудрецов») обнаружено немало искаженных цитат из индийских же афоризмов.
