Духовник стиснул тонкие, безвольные запястья колдуньи в своих руках, нагнулся, что бы лучше видеть блеклое после пережитых потрясений, бесцветное молодое лицо.
- Потому что появилась ты, – очень спокойно повторил он. – И ты очень сильно напоминаешь ту, кого он когда-то потерял. Стать возможной причиной еще и твоей гибели… думаю, сама понимаешь, что наш Мартин на это не пойдёт.
В груди похолодело. Велена дёрнулась – тщетно – вскинула вспыхнувшее лицо на духовника. В голове забились сумасшедшими птицами нестройные мысли, выпрыгнули из горла надрывным криком:
- Пусти! Я хочу к нему! Сказать! Мартин… должен знать! Я не… не хочу… жить – не хочу! Пусть… его мечта… Это его мечта! Он станет сильным, станет… лучшим… а я… мне ничего не нужно, ничего… Больше – ничего… Отпусти! Хватит! Отпусти… меня…
И обмякла в крепких руках сломанной куклой, слушая, как заходится в рыданиях собственное, внезапно такое чужое,тело; как поддерживают её под локти тёплые ладони, чтобы ослабевшие ноги не подкосились, не уронили хозяйку на пол. За белёсой пеленой хлынувших слёз колдунья не видела ничего, кроме бесформенных оранжевых пятен на месте свеч и алтаря, – и голос, шуршащий, будто листва,и спокойный, как северное море, произнёс:
- Глубокое раскаяние очищает самые страшные деяния… Великий Дух заповедал: «и если будут ваши грехи багряны, как кровь, убелю их, как снег». Дочь моя Велена! Недаром Вели?ий Дух направил тебя именно сюда – нужно очень, очень много снега, чтoбы убелить твоё сердце.
«Я не хотела тебе писать. Это так глупо – обращаться к тому, кто ушёл навсегда. Ты говорил, что незачем скорбеть о мёртвых: ведь ничего не изменишь, и утраченного не вернёшь. Я промолчала,и ты подумал, будто я соглашаюсь. Брат мой, как часто ты заблуждался! Как редко я утруждала себя объяснениями! Не писать тебе нет смысла – ты не слышал тогда, не услышишь и сейчас. А я поговорю с тобой ещё один раз, попробую, хотя теперь уже и бесконечно поздно, достучаться до того Райко, которого я помню. Любовь моя, ведь ты не прoчтёшь это письмо так же, как не читал и все предыдущие. Я могу позволить себе откровенность.
Помнишь, как ты испугался, когда я убила первую жертву? Как сторонился, как избегал смотреть в глаза? Как не то с восторгом, не то с ужасом смотрел в мою сторону, когда думал, что я не вижу? А когда пытался, стыдясь, скрыть от меня дрожащие руки? Так и не сумел, хотя и по–честному старался, поднять мертвеца. Я стала свидетельницей твоего страха… и того, как ты преодолел его. Я наблюдала, как ты с каждым шагом расправлял плечи, бездумно погружаясь во тьму. Как постепенно, по ?апле, вытравливал из себя всё доброе и неиспорченное. А как ты был горд, когда нас приняли в Братство! Позабыл страх, стыд, позор… Райко, брат мой,ты и не заметил, как изменился. А я, cтараясь не отставать, наблюдала каждую новую черту в твоём искажённом лице.
