У Кагаяку ненормальная любовь к белому. Белые одежды, белые стены, даже белый чай пьёт по утрам. Длинные волосы кажутся платиновыми, кожа – белее лепестков лотоса. Через мраморную кожу проходит свет, порой приходится жмуриться, ибо слепит же, зараза!
А вот глаза у Кагаяку как чистое серебро, без зрачков – одна радужка. В то время, как сам Кагеноками фиолетово-чёрный, грешный, безумный. И тонет серебряный свет одного взгляда в бесконечной тьме ответного.
– Ты в принципе ужасная зануда, – заметил Кагеноками, улыбаясь так, что увидь её кто из смертных, уже бы спасался бегством.
Но боги на то и боги, что живут другими правилами.
– И-и-и? – протянул Кагаяку.
– И-и-и… у меня для тебя новость и… сделка.
Пальцы с нитями замерли. В серебре взгляда появился интерес. Может, Кагаяку и бог света, но святым он никогда не был. Да и не будет уже. Поздновато уже меняться, когда тебе минуло пару тысячелетий.
– Ставка, Кагеноками?
– А как же призыв очистить душу и сердце от алчных порывов?
– А как же получить в лоб?
– Не думал, что ты такой агрессивный, –хмыкнул Кагеноками.
Кагаяку закатил глаза, махнул рукой, на миг вспыхнули золотом длинные ногти. Стены растаяли, оба оказались в окружении бархатной тьмы и сверкающих, будто драгоценности императорской короны, звёзд.
Кагеноками опустился на расшитые лунным серебром подушки, глянул на парящий в воздухе стол, где уже расположились чайник из закатного света и пиалки. Рядом с ними появились сладости, рисовые пирожки и карамелизированный цилинь.
Ветер принёс звуки сямисэна. Невидимые слуги Кагаяку были вымуштрованы прекрасно. Впрочем, не зря же братец такой зануда.
Чайник грациозно воспарил над столиком, разливая чай.
Кагаяку следил за ним, не отводя взора. И ждал.
Кагеноками принял подплывшую к нему пиалу, чуть склонил голову, вдохнул аромат чая. Изумительно, просто изумительно.
– Что ты думаешь про императорскую семью, мой дорогой брат? – спросил он.
Кагаяку взял карамелизированный цилинь на палочке.
– Что о них можно думать? Погрязли в своих распрях. Трон шатается под нынешним императором, сын пропал, побочные ветви так облизываются на возможность ухватить власть, что смотреть тошно.
– Очень тошно? – уточнил Кагеноками, делая глоток и жмурясь от удовольствия.
– Очень, - кивнул Кагаяку. – А что?
– Как думаешь… Что, если мы немного подкорректируем планы этих… ветвей?
Теперь в серебряных глазах был не просто интерес – жгучий интерес, как перец с дальних островов, который местные кладут в свой рис.
