— Что, и личной жизни нет? А Лана?
Я пожимаю плечами.
— Ну, брат, ты даёшь. Выходит, и впрямь ничто не держит.
Помолчав с минуту, Славик считает уместным добавить:
— Я всегда знал, что ты гений и немного того… дикий что ли, — смеётся, — но что б до такой степени…
— Слава, ты никому пока не говори. Особенно начальству.
— Звучит так, будто ты не уверен… Не дури, ладно? Но, замётано, брат.
Вечером, когда мы, закинув рюкзаки на спину, спускаемся в лифте, он снова давит на больную мозоль.
— Знаешь, смотрю я на тебя сегодня, и какой-то ты сам не свой.
— Неспокойно что-то. Как-то.
— Из-за чего?
— Не знаю.
В стену лифта вмонтировано зеркало. Я в курсе, что оно тут есть, но никогда раньше в него не заглядывал. Сейчас на меня уставилось лицо. На вид лет двадцать восемь, хотя на самом деле только двадцать шесть, радужки карие, вместо зелёных, щёки, бритые только потому, что сегодня с утра была встреча по Зум с рекрутёром, и синяки под глазами, очевидно, по той же причине.
— Да не парься ты. Английский выучишь, разберёшься. Твои мозги тебя не подведут, я уверен. И всё-таки, не забывай обо мне.
— Не забуду.
Интересно, каким я был пять лет назад?
Я вглядываюсь в собственные глаза и пытаюсь вспомнить. Девчонки в интернате легко мне давались, утверждали, что красавчик. Пацаны считали смазливым и угрожали лишить девственности. Когда угрозы дошли до дела, и передо мной встал выбор драться до полусмерти или поддаться, я свою внешность возненавидел. Тот эпизод имел для меня как ожидаемые последствия — три недели в стационаре, так и неожиданные — авторитет в коллективе. От нового приобретения мне не было никакого проку: девочки давались так же активно, как и раньше, а дружбу я ни с кем не водил, потому что общество самого себя всегда ценил больше.
В этом она и упрекнула меня тогда. Я это хорошо запомнил.
— Ты чёрствый чурбан. Тебе никто не нужен, потому что у твоего сердца хватает энергии только чтобы писать код.
— Думаю, это делают мои мозги. А сердце всего-навсего качает кровь, чтобы в мозг вовремя поступали кислород и глюкоза.
— Я никогда ещё не встречала настолько холодного человека.
Мне не нужно никуда идти, даже вставать не нужно: кухня тесная — только руку протяни и шкаф с аптечкой к твоим услугам.
Она молча смотрит, как я распаковываю градусник и засовываю себе в рот.
— Говорят, в заднице измерения более точные! — комментирует мои действия, и её голос, надо сказать, не теплее меня.
Градусник пикает, я вынимаю его изо рта, проверяю — 37.1.
