Я решил не спускаться вниз. Закрыл дверь и, бросив на кровать блокнот, сел рисовать еще пару пугающих черных картин, потому что знал: если отец что-то решил, спорить все равно бессмысленно.
* * *
Спустя неделю нам пришлось переехать. Страховка частично покрыла долг перед банком, но так как мы брали для покупки квартиры заем, то после пожара все потеряли. Накопленных средств хватило на крошечный домик в городке под названием Рай. Казалось, для подобной дыры невозможно было придумать более неподходящего названия. После кипящего жизнью и развлечениями Лондона здесь было по-мертвецки тихо.
Я окинул взглядом квартал, покрытый саваном уныния и поросший зелёной вездесущей плесенью. Из-за постоянной влажности она, как вельветовый чехол, окутывала все: деревья, стены, старые крыши домов. В Раю не было ничего, кроме рыбных рынков, туристов и отвесных скал, которые однажды обвалятся в море, отправив этот городишко на самое дно. Может, этого конечно никогда и не произойдет, кто знает. Но я мечтал об этом.
Кэннери Роуд. Или, по-простому, «консервная улица», получившая свое название из-за расположившегося неподалеку рыбного завода, теперь стала моим домом. Налево она вела к школе и центру, а направо — к вокзалу.
Тридцать два. Именно столько поездов проходит мимо за ночь. После переезда, лёжа без сна в полуночной темноте, я считал поезда. Как будто от этого могло стать легче. Некоторые считают овец, я — стук колёс о стальные рельсы.
Джесс же продолжал по ночам драться. Я подозревал, что теперь за деньги, потому как они стали внезапно водиться в его карманах. Отец продолжал пить. А я продолжал просто жить, надеясь, что вдруг завтра станет лучше.
Не стало.
Я хорошо помню тот день. Я проснулся, открыл глаза; тишина внизу подсказывала, что Джесс уже ушел. Медленно спускаясь по ступенькам вниз, я заметил крупного высокого мужчину, за которым отец закрывал дверь, но разглядеть его не смог. Когда я вошел в комнату, папа встретил меня хмурым взглядом и привычным молчанием.
Пристроившись на колченогом стуле, я оперся коленями о стол и уставился в окно. Отец зажег газ под кастрюлей с чем-то, наверное, со вчерашним супом. От меня не могло ускользнуть, что вид у него был не такой, как обычно, безразлично депрессивный, сегодня он выглядел обеспокоенным.
— Пожалуй, ты должен знать, — сказал он, отвернулся и, взяв засаленную ложку, помешал суп. — Джесс больше не будет жить с нами.
Кажется, что в этот миг все у меня внутри оборвалось. Я понял, что случилось. Он мог не продолжать. Джесс бы ни за что в жизни не сбежал, не уехал и добровольно меня не оставил, а значит, произойти могло только одно — он вляпался во что-то серьезное.
