Максфилд сидел за столом, буравя меня взглядом. Я посмотрел ему в глаза. Я ненавидел его и точно знал, что не подпишу ни одной бумажки.
— Подумай, Ник, — произнес он, когда в кабинете остался только я один, лежащий на столе передо мной договор и перьевая ручка. — Простое слово «да» перебросит тебя в один момент из шестерки в козырные тузы. Такой головокружительной карьере каждый позавидует! Но, — сделал он паузу и равнодушно пожал плечами, — если не хочешь, возвращайся домой. Больше нам тебе предложить нечего…
Дом. Мое слабое место. Полковник абсолютно точно знал, куда нужно бить. Еще минуту назад я не видел иного пути как отказаться, а теперь лихорадочно подбирал доводы согласиться. Я взял в руки заправленный чернилами паркер…
Солнце. Яркое летнее зарево заливало площадь, так, что казалось, будто на черные камни разлилось чистое золото. Такая погода для туманного и серого Карлайла была поистине редкостью. Я вышел из здания лаборатории Коракса и направился куда глядят глаза, разрываемый пополам противоречиями. В моем кармане шуршал чек с авансом на десять тысяч фунтов, ладонь горела от рукопожатия Максфилда, а на душе словно выжгли клеймо «Продан».
Какое жалкое оправдание доказывать себе самому, что выбора не было? Вот и наступил тот день, когда мой разум решил окончательно разорвать дипломатические отношения с совестью.
Я закинул голову, подставляя лицо под обжигающие лучи солнца. Пять лет. Всего лишь на шестьдесят месяцев я позволю сделать из меня того, кого они хотят видеть, а потом заберу деньги и, наконец, расправлю крылья.
Однако внутри истории под звучным кодовым именем «Ворон» была вписана еще одна. Между строк. Слова, которых не было ни в договоре, ни в многостраничном справочном пособии: чтобы много иметь, придется от много отказаться, и прежде всего от самого себя.
* * *
— Личный дневник, — произнес Джесс на одной из первых тренировок. — Вся ваша жизнь должна быть записана там. Представьте, что внезапно вы потеряете память. Какие именно воспоминания вы решите сохранить? Всё, пусть даже если это аромат пирогов матери из детства, должно остаться на бумаге. — Я абсолютно точно понял, о чем он говорит. Почти физически почувствовал тот запах. Внутри что-то защемило, словно давно не смазанный механизм, и я отогнал мысли прочь. — Что не успеете записать — будет потеряно. Возможно, полностью и навсегда.
На ум приходило множество важных событий. Но о них совсем не хотелось писать. Может, некоторые вещи действительно лучше не помнить? Например, пожар, мамину смерть, пьянство отца, переезд в дыру под названием Рай, которая оказалась для меня совсем не Раем. Но тогда я бы забыл и счастливые моменты, когда мы были нормальной семьей, знакомство с Артом, тот же самый запах маминых пирогов с вишней, о котором говорил Джесс.
