— Ну, Виктор, я, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко-то как… И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году? Я же попал в аварию сегодня, пятнадцатого сентября восьмидесятого года. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал, наверное.
— Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.
Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время «на том свете», похоже, течет по-другому. Если там вообще время есть… Виктор рассказывал и рассказывал. Про «гонки на лафетах», когдана смех всему миру один за другим умирали престарелые генсеки. Про молодого Генерального, объявившего Гласность, Ускорение и Модернизацию. А потом и Перестройку, завершившуюся в итоге Перестрелкой и развалом страны. Про поднявшие голову национализм и бандитизм. О сдаче всех международных позиций и союзников… Про коммунистов, в одночасье перекрасившихся в капиталистов и рвущих на части общенародную собственность. Об убитых и умерших от голода простых людях, «невписавших в рынок»… После окончания рассказа Ильич, потрясенный, долго молчал, потом, побагровев лицом, высказался. — Прое…ли страну сраные гэбисты и ставропольские комбайнеры! — и выдал дополнительно такое многоэтажное, живописное описание всех основных фигурантов недавней истории России, что Викторин впал в изумление. — Это что же? — Продолжал разгневанный Брежнев. — Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил — спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. «Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте». Так меня эти… уверяли! Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им покажу кузькину мать!
В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз. Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало.
«Что со мной? Тело будто отлежал — все иголками колет, ватное, как не свое. Никак не могу понять, что со мною и где я. Неужели опять на земле? — только не это!» — неожиданно появившиеся звуки пробили тишину вокруг.
