Вооруженные стражники синхронно взглянули в сторону Лешека.
– Я не знал, – попятился тот, и голос его дрогнул. – Богом клянусь, не знал!
Тело под ногами Анны вдруг зашевелилось. Снова завизжали бабы, но девчонка оказалась проворнее – она выхватила клинок из-за пояса и одним ловким движением отсекла Синекуру голову.
– Ты глянь, живучий какой, – подивилась она. – Сейчас я тебя…
Анна наклонилась и вспорола толстяку брюхо от груди до лобковой кости. Запахло фекалиями и желчью. На мигом набрякшую от крови рубаху хлынули кишки, которые шевелились, словно живые.
Нет, не кишки – змеи. Жирные, лоснящиеся, гладкие, они терлись друг о друга, сплетаясь в чудовищный клубок.
И вот тут Агнешка, наконец, обхватила руками живот и заревела в голос.
*
Утро оказалось для Богумила недобрым. Накануне он до глубокой ночи следил за порядком на свадьбе, внезапно ставшей кровавой, в сотый раз объясняя напуганным и зареванным бабам, что нет, идолище поганое не воскреснет, а змеи из распоротого брюха, ушуршавшие в траву от греха подальше, совершенно не отличаются от любых других местных гадов. И нет, это не тот упырь, которого он ищет, но бояться нечего – кровосос падок лишь на юных и молодых, в чьей крови есть хоть мало-мальский магический дар. Селяне в итоге перестали бояться залетного колдуна и сами жались к нему поближе. И так надоели своими причитаниями, что Богумил едва дождался отряда солдат из окружного гарнизона в трех милях от сел, и с облегчением спихнул заботу о смердах на них.
«Леший бы пробрал эту королевскую грамотку, – с досадой думал он, забрав вещи из трактира и поднимаясь к мыльне. – Плюнул бы, да уехал давно. Так нет, блюсти репутацию приходится. Начнут потом языками чесать, что Феофан к себе приближает самых негодяйских чернокнижников, которые наплевательски относятся к бедному люду, попавшему в такую беду…»
Потом была баня, где колдун не только трижды намылился и ополоснулся, а затем час лежал в горячей бадье с травами, но и отдал нательное в стирку, получив взамен до утра чистую рубаху и порты. А затем он попал в долгожданный веселый дом, где после пережитого напился, как свинья.
– Ссссталбыть, пан-то ваш не Сссинекур, а Сссинекурва змейская, что невесту толстую ожидала, на заду своем чешуйчатом сидючи! И сделать она хотела с девицей то, шшто я со всеми вами этой ночью буду делать, во как! – вещал он заплетающимся языком, лежа головой на чьих-то голых коленях. – А паныч ваш молодой, сталбыть, синекурвин сын!
