В тот последний раз я снова стоял у дверей ее очередной, съемной квартиры, держа в руках коробку зефирок с ванилью. Лав любила их, но всегда говорила, что зефир это вкусное зло, и самое главное после очень быстро сжечь все калории, и я конечно же понимал, что она имела в виду под словом «сжечь». Я не собственник, да и как-то глупо ревновать свободную женщину подобной профессии к другим мужикам, но все же мне всегда было интересно как она остается такой энергичной после стольких лет этой работы. Вот какой я у нее сегодня по счету? Первый, второй? А может четвертый? Мне все же приятнее было думать, что она принимает только по одному клиенту в день. Я позвонил в дверь, Лав открыла ее и впустила меня к себе в квартиру. Она снова сменила прическу и цвет волос, теперь сделала каре и вместо блондинки стала яркой брюнеткой. Мы уселись на диван. Лав предложила мне вина, я не отказался. Но почему-то всего после пары бокалов в моей голове вдруг зашумело и все стало расплываться. Лав сидела совсем рядом, и, поставив свой бокал на небольшой столик перед диваном, легла на спинку дивана, вытянувшись во весь рост. Восприняв это как сигнал к действию я тоже поставил свой бокал и потянулся к ней, чтобы сделать то, ради чего я сюда пришел, но внезапно все пошло совершенно по-другому. Я вдруг крепко обнял ее обоими руками, как ребенок и прижался к ее груди. А затем начал говорить. Вот только совсем не о безумной любви или сжигающей дотла страсти, а об обычной жизненной «бытовухе». Я жаловался Лав на свою унылую работу, на постоянную усталость, на то что мне все время не хватает денег и как тяжело одному воспитывать ребенка. На этой фразе Лав вдруг дернулась, хотя до этого все время лежала неподвижно и просто слушала. Она вдруг перебила меня, спросив: «Мне это не послышалось? Когда это ты успел? У тебя что есть ребенок?». Услышав ее слова, я вдруг замер, понимая, что наверное сказал ей лишнего, но отпираться теперь уже было бессмысленно. Поэтому сказал Лав правду: «Да, ты знаешь, так вышло, усыновил, недавно». Она засмеялась и оттолкнула меня в сторону, сказав: «То есть ты теперь отец-одиночка, отец-героинь, отец-домохозяин? А я лежал рядом с ней, пьяный и хмельной и тоже улыбался говоря: «До такого конечно мне еще далеко».
Я выговорился и мне вдруг стало лучше. Напряжение, копившее внутри меня столь долгое время, ушло. Но после мгновения облегчения, мне вдруг стало стыдно за тот порыв слабости и малодушия, который больше подходил для разговора с мамой или психологом, чем для женщины к которой все нормальные люди приходили только за самыми низменными, плотскими страстями, так часто овладевающими человеком. Надеюсь Лав не подумала, что я таким образом я пытался ее разжалобить и выклянчить бесплатный секс. Но вот этого самого секса с ней у меня сегодня еще не было. Я попробовал было начать и Лав вроде как была тоже не против. Но мне почему-то не захотелось. Промчавшись так минут 15, я не смог поднять своего друга, Лав тоже ничего не смогла сделать с ним, поэтом я сказал ей:
