Я лишь покачала головой. Усталость навалилась со страшной силой, и мне хотелось лишь, чтобы он ушел и оставил меня в покое.
— Полагаю, руки у вас гнутся под обычным углом, так что самостоятельно вам даже не выбраться из платья, — с этими словами он развернул меня спиной к себе и принялся споро расстегивать ряд пуговичек на платье.
— Что вы себе позволяете? — взвизгнула я и отпрыгнула, едва не перевернув ширму, словно он был собакой — горничной, снова вознамерившейся меня цапнуть.
Покачав головой, он поцокал языком:
— Не нужно воспринимать меня, как мужчину, я ведь не человек. Однако, если вам понравилась ваша горничная, я могу ее вернуть?
Я отрицательно помотала головой и с мрачный видом развернулась к нему спиной. Через минуту весь ряд пуговиц был расстегнут, и его ловкие пальцы принялись за шнуровку корсета. Я буквально чувствовала, как лицо заливает краска — вот поганец!
— У вас тут семь слоев одежды, как у капусты, — негромко произнес он. — Не надо так переживать.
Это меня еще больше разозлило- не мог делать свое дело молча и не добавлять комментариев в чашу моего позора? Да и вообще, он соображает, что говорит- как я могу не переживать, если мы сейчас нарушаем все писанные и неписанные правила приличия?
— Спасибо за помощь, можете быть свободны, — произнесла я сквозь стиснутые зубы, когда со шнуровкой было покончено, и спину захолодил ночной воздух. — О планах на завтра поговорим завтра.
— Как скажете. Спокойной ночи, — невозмутимо отозвался он, и я наконец услышала стук закрывшейся двери и выдохнула, прислонившись лбом к стене. Он, конечно, прав, под платьем у меня корсет и нижние юбки, а под корсетом рубашка до пят из плотной ткани, но все равно позволять мужчине увидеть собственное белье было чем то немыслимым, не говоря уже о том, чтобы он помогал расстегивать одежду и расшнуровывать корсет. Если об этом кто-то узнает, любая девушка осудит меня за подобное легкомыслие и будет права. Но что я могла сделать? Не спать же в платье, в самом деле, тем более, я уже сутки в нем.
Тут я вспомнила, что завтра нужно будет как то одеваться, а руки у меня по прежнему гнутся под обычным углом, что значит, что сама я не справлюсь, и, мрачно побросав одежду на пол, забралась в ванну- топиться.
После побега, погони и поездке на волшебном коне горячая ванна оказалось как раз тем, что нужно- блаженно размокнув, я едва не улыбнулась и тут же задавила порыв. Как же тяжело не улыбаться! А ведь раньше, когда это было можно, мне казалось, что я — человек серьезный и неулыбчивый.
