Нюра шевелила губами во сне, дядя Виталик снял кепку, сложил ее вдвое и утирал шею и лицо, две мухи жужжали как заводные и прыгали на заднем стекле.
Дядю Виталика тоже клонило в сон, вот он и включил радио. У Нюры задергались веки, но глаза она не открыла, мы с Надюшкой тоже не хотели открывать и подглядывали друг за другом сквозь ресницы.
— Дрын, а Дрын, — зевая, сказала бабушка.
— Слушаю.
— Проехали мы птичник или нет?
— Какой! Еще километров пятьдесят.
По радио запели модную в совхозном клубе песенку: “Чужая свадьба, ну кто же виноват…”
— А почем, интересно…
— Тише! Бабка!
— Да будешь ты мне ишо! Хрымза!
— Бабка дура! Машка слушает!
Я увидела свою слабую улыбку в водительском зеркальце.
Дядя Виталик сделал музыку погромче. Нюра открыла глаза и прошептала:
— Папк, когда приедем?
— Скоро уже. Потерпи чуть-чуть.
— Не бойсь, Нюр, авось не будем по кругу, как Зинка, гонять! — Опять Надюшка захихикала, заерзала, заметила упавшую сумку и не подняла. Бабушка и дядя Виталик засмеялись.
— Расскажи, ба, как Зинка гоняла.
— Да идишь ты!
— Ба, расскажи, Машка вон не знает.
— Да, — сказала бабушка, снимая и снова повязывая платок, — теперь что же: Зинка еще с нами на пасеке была, и теперь что же, приехал к нам хтой-то из мужиков на мацикле, научили ее, а как становить — не показали. Зинка перепужалась, носится кругами калб пруда. “Становите!” — орет. Ей кричат, как становить, а она с перепугу не понимает, что ли. Отец, царство ему небесное, кричит: “В воду! Давай в воду!” Она как дастся в пруд, мужики вынбли.
— Да я был у вас, — сказал дядя Виталик. — Она потом и на тракторе также, и опять при мне.
— Она уж либу замужем была?
— Да нет, кажись, вроде она у вас тогда еще не запивала.
— Не, не, она уж с Петькой начала, а после него и пошла — приучил пить, да и бросил.
— Да кто сейчас не пьет?
— Дядя Сережа даже совсем, — ответила Надюшка.
Я кивнула.
Пруд за старым домом, из которого зимой через пробитую бабушкой полынью выбрасывались на лед задыхающиеся рыбы, пруд, в котором утопился вместе с телегой и лошадью не захотевший умереть от рака сторож, пруд, по которому маленькая мама плавала в корыте, стал мелеть и мелеть; ключ, который бил где-то на дне и от ледяных струй которого дяде Васе сводило ноги, видимо, иссяк, ровные, как веки, берега смесили копытами совхозные коровы, а окончательно пруд погубили трактористы — слили в него солярку.
Теперь на голом дне наросла чахлая осока, и береговая трава растет желтая и сжуренная.
