— Я не святой человек. Просто второсортный поэт с непомерным тщеславием.
Я зажег последнюю сигарету.
Наконец:
— Ну ладно, какое еще пророчество?
— Обещание Локара, — сказала она так, как будто это не требовало объяснений, — что когда-нибудь с небес придет святой человек и в последнюю минуту спасет нас, если все танцы Локара будут исполнены. Он победит Руку Маланна и вернет нам жизнь. Как с Браксой и как проповедь в храме.
— Проповедь?
— Ты прочитал нам его слова, великие, как и слова Локара. Ты прочитал нам о том, что „ничто не ново под Луной”. Ты читал эти слова и высмеивал их, показывая ням новое. На Марсе никогда не было цветов, — сказала она, — но мы научимся их выращивать. Ты святой насмешник, — закончила она, — Тот-Кто-Смеется-В-Храме, ты ходишь обутый по священной земле.
— Но вы проголосовали „против”, — сказал я.
— Я голосовала против нашего первоначального решения и за то, чтобы оставить жить ребенка Браксы.
Я выронил сигарету. Как же мало я знал!
— А Бракса?
— Ее выбрали пол-Процесса назад исполнить все танцы и ждать тебя.
— Но она говорила, что Онтро меня остановит.
М’Квийе долго молчала.
— Она никогда не верила в это пророчество. Ей сейчас плохо. Она убежала, боясь, что оно сбудется. А когда оно все-таки сбылось благодаря тебе, и мы проголосовали...
— Так она не любит меня? И никогда не любила?
— Мне очень жаль, Гэлинджер. Эту часть своего долга ей так и не удалось выполнить.
— Долга, — сказал я, — долгадолгадолга... Ля-ля!
— Она простилась с тобой; она больше не хочет тебя видеть... И мы никогда не забудем того, чему ты нас учил, — добавила она.
— Не забудьте, — автоматически ответил я и внезапно осознал великий парадокс, лежащий в корне всех чудес. Я не верил ни единому слову из того, что проповедовал. Никогда не верил.
Я встал, шатаясь как пьяный, и пробормотал:
— М’нарра.
Я вышел из храма в мой последний день на Марсе.
Я покорил тебя, Маланн, а победа за тобой! Спи спокойно на своей звездной постели. Черт тебя побери!
Я прошел мимо джипстера и зашагал к „Аспиду”, с каждым шагом удаляясь от бремени жизни. Заперся у себя в каюте и проглотил сорок четыре таблетки снотворного.
Когда я проснулся, я был в амбулатории, живой.
Я медленно поднялся, чувствуя пульсацию двигателей, и кое-как добрался до иллюминатора.
Марс висел надо мной, как надутый пузырь. Потом он расплылся, перелился через край и потек по моему лицу.
