Натянулась леска, и у Поддубного радостно ёкнуло: взяла!
- Щука? - у Сережи, который все это время не сводил с дяди Ильи глаз, перехватило дыхание, и он с восторгом поглядел на крестного. - Тащи же ее скорее, ну!
Потянуло моментально подсечь, и это желание нашептывала Поддубному его нетерпеливая натура, но умом он понимал, что тянуть сразу же нельзя. Надо выждать, пока щука заглотит живца поглубже и уже не сможет выплюнуть тройник, заставил себя закурить сигарету и успокоиться и, только когда докурил до середины, догадался, какую совершил ошибку: рыбина ушла в траву и кувшинки, и, сколько он ни тянул и ни дергал гибкий, чуткий спиннинг, снасть цеплялась за прочные, как веревки, стебли водных растений.
Сережа не понимал, что происходит, думал, что это так дергает неподъемная рыбина и сгибает спиннинг в дугу, а Поддубному хотелось от досады завыть. Щука была совсем рядом, она ходила на леске, волновала траву и его мальчишескую душу, оторвала несколько листьев, он не видел ее, но мог ощущать и догадывался, что это была не слишком крупная, но и не маленькая щука, а как раз такая, которую всего лучше жарить. От этих сбивчивых мыслей, от рыбацкого бессилия и внутренней злобы рыболов задрожал, отшвырнул сигарету, а потом в неистовстве, бормоча ругательства, кружась точно хлыст на радении, принялся стаскивать с себя одежду.
Сережа теперь глядел одновременно восторженно и испуганно - он боялся, что с дядей Ильей что-нибудь случится, крестный утонет, и слабо выкрикивал:
- Не надо!.. Пожалуйста, не надо!.. Пойдем отсюда!
Но раздевшегося донага поджарого человека было уже не остановить.
Тело Ильи тотчас же облепил гнус, из пупка потекла кровь, и он бросился в остывшую предосеннюю воду. Ноги ушли в ил и ударились о коряги, и Поддубный неловко поплыл по мелководью, пока не добрался до того места, где отчетливо виднелся среди кувшинок большой красный поплавок. Он жадно и осторожно потянул снасть; ослабевшая леска легко подалась, повисла на тростнике - а в воде плавал измятый, покусанный окунек.
Сережа заревел, и Поддубный пожалел, что не может ему последовать. Не попадая зубом на зуб и ногами в брючины, весь измазанный тиной и водорослями, он с трудом оделся на скользких мостках, опустошенный, едва не свалившись в воду, и снова закурил. Отсыревшая сигарета сломалась, ему сделалось нехорошо, а дождь принялся идти сильнее, и с удочками и металлическим садком, доверху набитым мелкой рыбой, двое побрели по лесной дороге обратно к лагерю. Лес теперь не мог защитить их от дождя, с веток падали на голову тяжелые капли и по волосам стекали за шиворот. Мокрым было у них все: и рубашка, и белье, и ноги. Праздник кончился, пойманная рыба уже не радовала, да и какая это была рыба, и кто будет ее чистить, жарить или варить под этим дождем!
