Наконец, не менее дюжины зажженных, до того вымоченных в расплавленной сере стрел вылетело из внешних бойниц надвратной башни, ударив в бревна мостка. Не все они попали в цель — не менее половины угодило в щиты да самих татар. Но остальные вонзились в дерево, пропитанное зажигательными смесями — и всего за несколько мгновений под ногами покоренных буйно вспыхнуло пламя! Бешено заорали, заверещали половецкие да мокшанские вои, хорезмийские гулямы, когда языка огня лизнули их ноги! Стали спешно (и слепо) спрыгивать агаряне вниз… Прямо на густо стоящие под мостком заостренные колья!
Пять сотен татар (хотя теперь уже десятков на семь-восемь меньше) в одночасье оказались в смертельной ловушке, отрезанные от своих жарким пламенем да рвом, на дне которого их ждут свежеобструганные колья, еще пахнущие деревом… И в скученной тесноте поганых, сгрудившихся на открытой и простреливаемой со всех сторон площадке, редко когда летящие вниз сулица или срезень не находит цели!
Злобно стиснул зубы нойон Бурундай, узнав, как провел его воевода орусутов! Впрочем, он давно смирился с тем, что потеряет первых нукеров из числа покоренных, кто войдет в цитадель — разве что не ждал, что в ловушке окажется столь много воинов… И все же их гибель будет не критична для его тумен — хотя и довольно чувствительна. А потому темник не растерялся, а сохранил лицо и внешнее спокойствие на глазах ближников и телохранителей. Недовольно сощурившись, он лениво бросил гонцу-туаджи:
— Пусть нукеры кипчаков и мордуканов берут лестницы и идут вперед прямо сейчас. Штурм мы не остановим — а когда мост прогорит, закидаем ров вязанками хвороста. Сегодня крепость орусутов падет! А иначе я…
Закончить свою речь темник не успел: к его ставке на взмыленном коне подскакал еще один гонец-туаджи, дико вскричавший уже загодя:
— Мой господин! Орусуты напали на выпасы скота и лошадей! Их много, несколько сотен! Большинство вышло на лыжах из леса, но есть и конные, они атаковали с севера — с реки! Стража практически вся истреблена!
Бурундай злобно скрипнул зубами, после чего взревел уже во всю мощь легких, обращаясь к своим телохранителям — единственным во всем войске, кто сейчас важно держался в седлах, верхом на невысоких монгольских жеребцах:
— Тургауды, скачите быстрее к выпасам! Нужно остановить орусутов!
Азыд со своим десятком сидел вокруг потрескивающего, весело горящего костра, едва ли не захлебываясь от обильно выступившей во рту слюны. На треноге над огнем висел большой медный котел — а в котле варились остатки бараньей тушки; точнее нескольких бараньих тушек разом! Кипчаки — а храброго, но уже немолодого монгольского воина поставили старшим именно над кипчаками — уговорили своего арбаная приготовить шорбу, хорошо знакомое им и любимое блюдо. Конечно, Азыд предпочел бы печеного на вертеле мяса, пригорающего с внешней стороны — и сочного, еще истекающего кровью внутри, с неповторимым дымным ароматом! Но, увы, с едой, а особенно мясом, в последнее время стало туго. Большая загонная охота в степи, устроенная монголами по осени, перед самым нападением на орусутов, кормила их несколько седьмиц. Поначалу нукеры ели свежую убоину — а после, уже в походе питались вяленым мясом, хорошо хранящимся на морозе…
