копанём канал лопатой!
По вагончикам (из хаты)!
Двинем рельсы в глубь тайги!
Парням – в вуз, девчат – на трактор,
все – на стройки, все – на ГЭС…
И прокладывались тракты,
и стонал таёжный лес.
И не надо было КЗоТа:
хлеб, металл, тайга, забой –
это общая забота!
Как на бой, шли на работу,
шли, горды своей судьбой…
25
Ночь, казахский полустанок.
Где-то там, за Карталы.
Свет машин усталых рваный
гасят снежные валы.
В спешке сонной, молчаливой
слово стынет на лету.
Сердце бьётся сиротливо,
руки шарят – всё ли тут…
В тишине, нависшей звоном,
человек…
На ящик встал,
и совсем домашним тоном
доверительно сказал:
«Ну, скучает по жаре кто?
Там – тепло, и там наш дом.
Мы вас ждём. А я – директор,
познакомимся потом.
А сейчас – прошу в машины».
Взвилось криком петушиным:
«По машинам!
…По маши-на-ам!.».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Мужание
Глава IV. Целина (продолжение)
26
Соком радости и жизни
тронь! весной живое брызнет.
Вновь весна звенит капелью.
Синь и солнце в вышине!
Резко пахнет талой прелью.
Дед в дремоте-полусне –
ух, как знатно припекает!
Кошка, лапки отряхая,
не спешит укрыться в дом.
Воробьиный гвалт-содом,
то-то чествуют весну!
Паучок спустился с крыши,
не иначе как к письму.
Не сейчас, так, верно, пишет…
Ох, Никита! Вот стервец,
изождались ведь вконец.
Что-то думает же он?…
Ба! А вот и почтальон!
Дед с письмом к окну на свет.
И сноха тут горемычно,
так, на краешке, привычно,
как положено вдове,
как сидят они вовек.
«Здравствуй, мама!..» –
Дед тут крякнул,
начал бороду скрести.
«Здравствуй, мама! Всё в порядке.
Мама, ты меня прости…»
Руки, мать сидит, скрестив.
«Здравствуй, мама…» – Мой сыночек!
Сердце, ох ты, погоди.
Дни и ночи, дни и ночи,
до такого… от груди.
Вспомнил, понял…
Грудь стеснило,
жар ли, холод, бьёт озноб.
Душно как, раскрыть окно б –
уж весна в оконной раме…
Как ты там, сыночек милый?
Дед прочёл, очки вверх сдвинул,
приподнял глаза и… замер:
это ль ты, моя сношонка…
Бог ты мой, и не узнать!
Перед ним сидела… Мать.
Гордо голову откинув,
отрешённо глядя вдаль,
молодая, как девчонка,
и… седая, как Печаль.
Волны радости и боли…
«Поля! Что ты, дочка, – Поля!»
Чуть дрожит в руках косынка.
Э-эх! Прости меня, мой сынка.
Море бед и горя реки,
и – забыл о человеке.
Человек из глаз пропал.
Руки-клешни, иссечёны.
Ноги-брёвна в жилах чёрных,
будто молнии припал.
Ступни грузчика-мужчины.
Всё лицо секут морщины.
С губ… рвёт радость, боли крик ли –
Боже мой, а мы – привыкли!
(Бабка – пусть земля ей пухом, –
та хоть как-то привечала.)
И – ни жалобой, ни звуком –
всё внутри, всегда молчала.
