– Ну по будням только. Не здесь же их оставлять. К пяти утра приезжаем, в пять вечера уезжаем. Поработают, нагуляются, устанут. Тихие потом на выходных, послушные – красота.
Я в удивленном ступоре попрощался с Хромым и задумчиво наблюдал, как он ковыляет к кабине и садится за руль. К окну микроавтобуса изнутри руками и лбом прислонился мой старый знакомый. На ладонях у него тоже были вытатуированы крупные черные окружности. В щель приоткрытого окна сквозь шум заведенного мотора он сказал мне “спасибо”. Автобус уехал, подняв за собой пыль грунтовой дороги. Я стоял в этом непроглядном облаке, и только когда оно осело, я вспомнил, что шел в магазин.
Солнце начинало садится, я был опустошен и ни о чем не думал. Рана на руке ныла вместе с крапивными ожогами. Вдруг раздался звонок. В трубке я услышал расслабленно-ироничный голос Михаила.
– Ну что, все в порядке у вас? Как сорняки там? Разобрались кто хулиганит? Собака? Сосед?
– Да-да, и собака, и сосед… – понимая всю абсурдность этого заключения, проговорил я.
– Ну вот видите, я говорил же вам. Пригрозить им обоим надо, чтоб не лазили больше! В том году тоже, накидал кто-то камней на участок, я уж разбираться не стал, пожалел подлецов и время свое тоже. Камни только в угол в кучу свалил, черт, думаю, с ними.
На удивление я добился желаемого результата, хотя нашел совсем не то, что изначально искал. Ночью я правил рукопись, устраняя из нее следы прежней гипотезы происходящего, а следующим утром уже собирал вещи с целью отправиться дальше. Большее потрясение произойти конечно может, но в совокупности с уже описанным оно рискует перейти в разряд зноя, а не вспышки. Истинного же спокойствия и умиротворения здесь добиться уже не получится. Хотя в доме с прошлого вечера не было слышно ни единого шороха, а сорняки на участке воспряли и распрямились, будто ничего из описанного никогда и не было. Единственное оставшееся у меня свидетельство и напоминание – округлый шрам на правой руке.
