Она понятия не имела о том, что у него есть деньги!
Алена молчала с ним только потому, что понятия не имела, о чем с ним следует говорить. Слова казались искусственными. Как и мысль всерьез сойтись с молодым мажором. Он выглядел красивым и нежным мальчиком. Чистым и добрым. О чем ей было с ним говорить? Про то что хочет назад на сцену? Что ее сиськи, которых он касается, словно чуда, облизала половина Афин? Про то, как много денег ей дает Стэн?
Со Стэном, к слову, она говорила. Много.
Стэн аж на стены прыгал, когда она открывала рот. Но с ним все было иначе. Алене даже нравилось его доводить: в гневе он был прекрасен. Если же она молчала, то говорил он. О том, как нежен и удивителен. Алену от этих рассказов начинало мутить.
Сексапил Стэна был в его ярости. Сексапил Олега в нежном покое.
Знай она хоть половину того, что Олег из себя представляет… Алена не поверила бы и трети. Ей он казался маленьким ангелом, которого от греха подальше, услали учиться в Англию. Или в Германию. А потом, когда стихли выстрелы и пожары, вернули назад, посадили в джип и велели не хулиганить.
Вот он и не хулиганил. Почти не пил. Водил хоть быстро, но аккуратно. И выгнуться буквою «ЗЮ» не просил. И впечатления богатством отца, произвести не пытался. Секс с ним напоминал бесхитростные телодвижения двух животных. И наполнял ее простым и понятным счастьем, чистым, как родниковая вода.
Прижавшись щекой к его груди, Алена молча гладила выпуклые вены на сгибе локтя. Другая рука Олега так же бережно, разбирала спутанные пряди ее волос.
Он видел, как она ругалась в «Овертайме» со Станиславским. Олег не осмелился бы так говорить с ним. Никто не осмелился бы. Макс и отец это вечером потом обсуждали. Сонечка просветила всех, что так говорить с мужчинами могут только они. Бабы. Ангела смеялась так, что подавилась слюной: ага, как же. Обобщаете, Софочка. Не мерьте всех по себе. Но Макс так смотрел в камин, что Олег додумался: Ангела просто не понимает, как она нравится. Сонечка понимала.
Как и Алена.
Сейчас, когда она лежала с ним рядом, такая нежная и открытая, Олегу было нехорошо от мыслей о своей слежке. Он ощущал себя крысой, порывшейся в чужом помойном ведре. И всеми силами старался не исповедоваться.
Он знал: она не поймет.
– Пойду, приму душ, – сказала Алена и вышла.
Какое-то время, Олег лежал, прислушиваясь, как шумит вода. Потом отбросил простыню и посмотрел на свой член.
– Сынок, – сказал он, бессознательно подражая голосу Кана. – Ты понимаешь, что девушке нужно дать время?
