— И я тоже. — Взгляд старика стал отстраненным, словно он перебирал свои воспоминания. Когда он заговорил, его голос был полон эмоций. — Это мой дедушка показал мне путь из ада. Он был суровый человек, редко смеялся, угольщик. В детстве он пугал меня грубостью. До того момента я никогда полностью ему не доверял, но что-то подсказывало мне, что если я этого не сделаю, то мне конец. — Теперь Джона смотрел на огонь в камине. — Каждое утро я шепчу молитву, чтобы он освободился и больше не был в цепях Люцифера. Он определенно заслужил эту свободу.
Бек опустил взгляд на стол и провел пальцем по дереву.
— Это была моя мама. Я тоже ей не доверял. До тех пор.
— Даже те, кто причинил нам наибольшую боль, могут стать нашими союзниками, — тихо ответил Джона. Он с трудом поднялся, что свидетельствовало о его преклонном возрасте. — Одно из благословений быть стариком — это право уйти вздремнуть, когда мне вздумается. Именно это я и собираюсь сделать. Этим вечером мне надо быть особенно собранным.
Этим вечером. Когда жизнь Бека снова изменится.
Джона положил тонкую руку ему на плечо.
— Я хорошо помню все сомнения, которые пронеслись в моей голове в день моего посвящения. Твои страхи не уникальны, Денвер, но уникальны твои способности. Я знаю, что ты мне не веришь, но ты здесь потому, что так было задумано. Верь в это, если больше не во что.
— Спасибо, — сказал Бек, чувствуя комок в горле.
Он смотрел, как Джона медленно выходит из библиотеки, напутствие грохотало у него в голове. Как только дверь за ним закрылась, Бек встал и направился в ту часть библиотеки, которая была посвящена жизни Великих мастеров. Опустившись на колени, он наугад выбрал биографию и направился к своему любимому креслу, стоявшему у камина. Устроившись поудобнее, он раскрыл книгу. Она была посвящена жизни Хирама Иосифа Халеви, который родился в 1801 году в Иерусалиме и умер в Амстердаме в 1887 году. Еврей — потому что статус Великого мастера — это вопрос не религии, а обязательств.
На первой странице была паучья надпись, сделанная теперь уже выцветшими черными чернилами.
— Не ведающий страха жизнь не ценит, — прочел Бек вслух.
Он закрыл глаза и прошептал в тишину комнаты: «Если это не так, скажи мне сейчас. Не дай мне все испортить, потому что слишком многие рассчитывают на меня. Слишком много людей может погибнуть. Я лучше буду никем, чем подведу их.»
Ни один голос не донёсся с небес, ни единого предостережения на крыльях Ангелов, только глубокая тишина и постоянный жар, исходящий от очага. Когда Бек открыл глаза, он обнаружил, что закрыл книгу. Возможно, это было все, что нужно было сказать ему Халеви.
