– Ты, брат, не поливай меня отечественною мутью, подай сюда французские духи!
В «Усладе» между тем волновались.
Анна Валериановна велела Миле держать в секрете и посещение Попова, и будущую поездку на торжество.
– Ты знаешь Димитрия. Если он только увидит Попова и узнает, зачем и куда ты едешь, он забудет всякую осторожность и тут же в доме у нас застрелит этого каторжника. Тем более не говори и маме. Я поеду с тобою и не отойду от тебя ни на минуту. Не бойся ничего.
Букет красной герани казался настолько нелепым, что решили заменить его розами.
– Я буду смотреть на розы и о них думать, – сказала Мила, – и ничего, время пройдёт.
Она мужественно прошла через все унижения этого дня: с букетом стояла часы на платформе, рядом с фыркающим в её сторону парикмахером Оливко. Он «принципиально» не поздоровался с Головиными. Тётя Анна Валериановна, в чёрной кружевной косынке, изваянием стояла позади Милы. Полина Смирнова показывала на них пальцем и смеялась громко. Попов, выйдя из тюрьмы, не спускал глаз с Милы. С улыбкой она подала ему букет. И, наконец, втроём они возвращались в «Усладу» в чёрном автомобиле с ещё не стёртой надписью: «городская полиция».
С каким ужасом поняли Мила и тётя, что Попов был г л а в н ы м преступником уголовной тюрьмы. Тётя не выдала себя ничем, но подмечала всё. Попов, видавший виды и себе на уме, понимал основной смысл её молчания. «Ишь, ведьма! В рот воды набрала!» С другой стороны, ему нравилось: остерегает Людмилу. От эдакой тётки не убежишь в подворотню на фарт, побалагурить с прохожим парнем. Не такое, значит, семейство.
Сам он был счастлив и болтлив. Весь потный, он оттягивал от тела то рубашку, то жилет, поясняя: для воздуха.
– Слыхала? – обратился он к Анне Валериановне. – Ну, какую же речь я сказал! Печатное дело! Понравилось небось? – подмигнул он Миле.
– Вы хорошо сказали, – ответила она.
На другой же день после праздника Анна Валериановна написала два одинаковых письма: Оливко и Попову. Она напоминала, с какою готовностью Людмила Петровна Головина выполнила их приглашение принять участие в программе дня, и затем сообщала, что, к сожалению, племянница её слаба здоровьем, что доктор нашёл болезнь лёгких, следствие потрясения после смерти отца, и затем просила не затруднять Милу никакими общественными функциями, хотя бы на время, всего на несколько месяцев, пока она окрепнет.
Анна Валериановна была полна опасений, она не спала ночей и всё это старалась скрыть под маской спокойствия. Но выражение насторожённости стало её «революционным лицом».
