Cлободские войны
Возможностей культурно провести досуг нам, пацанам, Слободка давала не много. Не было там футбольных полей, не было баскетбольных коробок, не было даже какого-нибудь мало-мальски ровного пустыря, на котором слободские шкеты могли бы погонять мяч. Все свободное время, днями напролет, Слободка играла в войну.
Я ввязался в эту перманентную войнушку сразу после того, как мне стало неинтересно играть с такими же, как и я, малолетками в «Колечко-колечко, выйди на крылечко». Вдруг в этом призыве мне стало явственно чуяться слово «калечка» и представляться, что вот сейчас на крылечко, стуча костылями, прихромает какой-то жалкий покалеченный мальчик, а то и девочка, и всем станет не по себе. Эта вымышленная ситуация смешила меня, и я начинал смеяться в самый захватывающий момент игры, не давая своим товарищам продолжать её с должным упоением. Слободской атаман Санька был моим близким соседом и другом, поэтому в ряды воинов я был принят без вопросов.
Мы воевали с нашим извечным «врагом», пацанами с улицы Жореса, жориками, как мы их называли. В бой жорики ходили под командой своего атамана. Вернее – атаманши. Это была девчонка по имени Алёна, которое хлопцы трансформировали в Лёнька. Чтоб без сантиментов. С мальчишеской стрижкой, в кепке, надвинутой на уши, одетая всегда по-мужски, она виртуозно материлась, мастерски сплевывала сквозь зубы, курила напропалую сигареты «Прима», никогда не плакала, а главное, была способна хладнокровно спланировать и воплотить любую пацанскую операцию. Назвать её девочкой ни у кого не поворачивался язык. Это означало бы отвесить незаслуженный комплимент женскому полу. С таким атаманом жорики выходили победителями из всех битв. В редкие перемирия, когда мы собирались с жориками на совместные посиделки, где я был самым младшим из обоих отрядов, она единственная смеялась над моими бесхитростными детскими шутками, а иногда теребила рукой проволоку моих жёстких, растопыренных волос. Меня такое озадачивало и волновало. Хотелось сделать для неё что-нибудь приятное. И я делал. Норовил первым своей спичкой поднести огонь к её сигарете.
Наши ряды уравновешивало присутствие в них слободского дурачка Родика. Родион Федрик-Коробчук. Так его звали. Короткий умишко компенсировался длинным именем. Ум злокозненного, эгоистичного младенца был заключен во взрослую, исковерканную плоть, и все это было Родиком. Маленькая голова с поросячьими бессмысленными глазками, оттопыренными ушами и всегда слюнявыми губами держалась на тонкой шее, переходившей в узкую грудь. И далее: округлый живот, водруженный на необъятных размеров таз, украшенный отвислой задницей. Это великолепие передвигалось на тонких «х»-образных ножках.
