У корпусного разведотдела пришлось долго ждать, пока пленных примет штабная рота охраны.
Я чувствовал себя усталым и виноватым тоже - послали за заметками для газеты, а что я успел собрать?..
Привез семь пленных.
«Семь жизней!» Эта мера, «жизнь человеческая», больше в голову не приходила.
Я думал о том, что придется накатать большой очерк - с природой и переживаниями, чтобы заполнить полосу, запланированную для боевых заметок. На венгров я старался не смотреть. Один из пленных шагнул комне и на ломаном немецком языке попросил листок бумаги. Я дал ему блокнот. Минут через десять он вернул блокнот, там печатными латинскими буквами были записаны фамилии и адреса. На первой строке значилось:
«Ференц Магоши, Будапешт … улица … дом … квартира … »
Я взглянул на длинного парня, бравшего у меня блокнот, и спросил :
— Ду бист Магоши?
— Я! Я! - с радостной готовностью откликнулся венгр.
Лицо у него было длинное и костлявое, с детски сияющими глазами ..
…Не помню, как я рассказал эту историю Курке - тогда, в машине, у Чешского Креста, вероятно коротко, несколькими самыми необходимыми словами.
Курка взял блокнот и, коснувшись выцветшей, почти неразличимой строки, спросил :
— Этот и есть Ференц Магоши ?
— Этот и есть, - ответил я.
— Повидать бы … - задумчиво сказал Курка.
— После войны, - сказал я.
— Магоши, - вместо ответа раздельно по слогам, словно стараясь запомнить фамилию, повторил Курка.
6.
Винница запомнилась как середина пути, хотя в действительности до Листопадовки было уже недалеко.
До этого города ехали еще по войне, в тени ее, узнавая новые и новые обличья войны. А тут впервые почувствовали равноденствие войны и мира.
Вечером мы поднялись переулками нагорной части города и остановились перед пустым, с выбитым и стеклами домом, к которому примыкал обширный сад. Мы с шофером прошли через калитку, а Курка, разбежавшись, перепрыгнул через высокий забор.
Мы очутились в царстве зеленых листьев и недозрелых плодов. Высоко в небе кружил одинокий голубь. Было тепло, ветер шелестел между деревьями. Яблоки были маленькие, казалось, они заново учатся наливаться соками и потому растут неуверенно.
Мы прошли по пустым комнатам дома. Тут были навалены горы всякого хлама. На полу валялась солома, и все пропитывал стоялый дух казармы.
В саду отыскался стожок недавно скошенной травы.
Мы расстелили ее и легли, прикрывшись шинелями и положив под голову вещмешки. Между листьями виднелись звезды, будто тоже созревающие на ветках .
