Глазами, еще не привыкшими к свету, я видел расплывчатую большую зеленую фигуру, которую освещал такой же расплывчатый факел, висящий на стене чуть позади орка.
— Габанина дура ма, — сказал он, развернулся, почесал свой огромный зад, накрытый только кожаным доспехом, похожем на римскую юбку, вышел из темницы и закрыл железную дверь.
Да, это была совершенно обычная темница. Деревянное ведро в углу под экскременты заключенных; цепи, свисающие с потолка и оканчивающиеся железными наручами; лужа, в которую сквозь щель наверху капля за каплей стекала вода; и исхудавший гном, сидящий в углу темницы и глазеющий на меня маленькими черными блестящими, отражающими свет единственного факела, зрачками.
— Эй. Ты понимаешь по… — я вдруг вспомнил, что здесь этот язык называют всеобщим, но решил спросить по-другому. — Ты понимаешь меня?
Гном сидел, поджав колени к груди и продолжал испуганно смотреть в мою сторону.
— Вот блять! Конечно, чертова ботаничка не может знать всего. А вот гномьего словаря у меня точно нет… — посетовал я, лежа одной щекой в какой-то мерзко-воняющей жидкости и мне оставалось только надеяться на то, что меня греет не моча заморенного гнома.
— Гивли, — послышалось со стороны дистрофика.
— Что? — отозвался я. — Можешь не лепетать на своем…гномьем, если слова из твоего лексикона не созвучны со словами из всеобщего языка. Но, полагаю, ты поздоровался. И тебе… Гивли, бедолага.
— Нет. Гивли…это мое имя, — проговорил узник, голосом ребенка.
— Ты разговариваешь на всеобщем? — обрадовался я и хотел было подскочить, но руки и ноги до сих пор были накрепко связаны. — Эй, Гивли, можешь развязать мне руки?
Гном какое-то время молчал, продолжая пялиться на меня, а затем сказал:
— Зачем? Ведь тебя не просто так бросили в темницу? Может ты сразу убьешь меня?
Похоже гном действительно был подростком.
— Ну ты же не убийца. Значит я тоже могу быть безобидным…
— Ну, я… — он запнулся, а потом вдруг заговорил более уверенно. — Убивал очень много людей и нелюдей! Меня и заперли в эту тюрьму, потому что я самый…кровожадный убийца в Ниаммии! Если ты попробуешь покуситься на мою жизнь, я тут же убью тебя, человек…Понял?
Было видно, что мальчишка-гном сочиняет на ходу, но, если не сыграть по его правилам, этот трусливый нелюдь так и не освободит меня.
— Я понял тебя, Гивли, — ответил я. — Должен тебе сказать, что мне очень страшно находиться с тобой в одной камере.
— То-то же, — ответил он, выглядывая из-за своих коленей.
