Тут россыпью стоят посольства, есть место скверу и геркулесовым столпам в конце, что вдоль и поперек усеяны местами для ублажения души. К полуночи у меня с десяток одноразовых знакомых: с кем-то беседа, с иными флирт.
Одна сидела за столом напротив, вышли на улицу, умостились на лавке.
Я спросил:
– Завтра свободна?
– Не знаю.
– Давай куда-нибудь сходим.
– Куда?
– Может, в зоопарк.
Молчание в три секунды.
– В зоопарк? – неуверенно переспросила она.
– Да, – и едва заметно улыбаясь, добавляю, – не хочу выделяться на общем фоне.
Она даже не улыбнулась, ушла. Вышел бармен.
– Как прошло?
– Не очень.
– А что так?
Я рассказал, он отреагировал сразу. Расплылся в улыбке, почесал бороду и, заложив руки за фартук, пыхтел со мной, пока дождь не погнал нас к навесу. Докурив, тепло распрощались. Он ушел к своим эликсирам благодушия, а я нашел себя на перекрестке у золотых арок. В правой – булка с мясом, в левой – кофе. Свет играет на мокром асфальте, а череде снующих незнакомцев нет конца.
Как вернулся домой, помню смутно, наверное, шел по звёздам, иначе всю царящую вокруг меня мглу и не описать. Закрыв за собой дверь, сбросил ботинки и тут же в ванную. Смыл остаток дня, да в нём же и остался. Помню, как очнулся в холодной воде под утро. Вскочив, спешно вытер тело и на цыпочках до кровати. Там-то меня и нашел воскресный вечер.
Проснувшись, долго смотрел в потолок, тело ломит, во рту гуляют ветра выжженных солнцем земель.
«Боже, как же плохо», – проносится в голове, пока морщась тянусь к графину с водой и краем глаза замечаю у изножья движение. И в тот же миг что-то холодом обжигает мне пятку. А я бросаюсь прочь с постели, в чём урожден был, наспех одеваю тапок, скачу к двери.
– Стой! – слышу я из-за спины чужой голос и замираю в проеме двери.
В тот же миг одеяло упало с кровати, когти лязгнули по ламинату. Что-то в глубине меня кричит: «Беги!» Но я послушно стою на месте, слышу, как оно приближается. Чувствую его дыхание из-за спины, набравшись смелости, хочу сорваться, но оно, коснувшись холодной лапой ноги, фыркает и в один прыжок вскакивает мне на плечи. Царапает спину, мостится поудобнее и запускает три перста в волосы на затылке.
– Причесать бы тебя.
– Что? – боясь пошевелиться, спрашиваю я.
– Что-что? Причесать, говорю, – отвечает оно, перебирая сбившиеся в гнездо волосы на затылке, и добавляет, цокая языком, – но это позже.
– Ладно, может, тогда миску молока или пряник?
– Какое молоко, дубина? – спрашивает оно и больно тянет за волосы на виске, медленно взбираясь мне на голову.
