Что заставляет меня чувствовать себя немного плохо, но я не позволяю чувству вины задерживаться слишком долго.
Я слишком занята составлением своего списка. Крю, с другой стороны, не торопится, набрасывая несколько слов тут и там. Постукивая ручкой по слегка поджатым губам, он размышляет о том, о чем думает.
Осознание того, что он думает обо мне, немного сбивает меня с толку. Заставляет меня колебаться, мой карандаш застыл над бумаге, дыхание застревает у меня в горле, когда я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что он наблюдает за мной. Какое-то время мы смотрим друг на друга, пока он не указывает на меня ручкой и сразу же не начинает что-то записывать на бумаге.
Я делаю то же самое, пишу вслепую, не совсем уверенная, действительно ли я сочиняю слова, но надеясь на лучшее.
Что он только что понял? Было ли это хорошо или ужасно? Зная его, это, скорее всего, что-то ужасное.
Когда, наконец, звучит таймер, я подпрыгиваю, мой карандаш падает на пол и катится в сторону Крю. Он останавливает его ногой, наклоняясь, чтобы поднять, пока я пытаюсь отключить сигнал. Я, наконец, справляюсь с этим в тот же момент, когда он протягивает мне мой карандаш, его рука покрывает почти весь рисунок.
Заставляет меня прикасаться к нему, когда я забераю его у него.
Его пальцы скользят по моим, электричество потрескивает между нами при соединении, но выражение его лица совершенно нейтральное. Как будто того, что только что произошло, вообще никогда не было.
Опять же, еще один плод моего воображения.“Прочти мне свой список”, - требует он, его голос мягкий, как шелк.
Я качаю головой, хмуро глядя на каракули на моей бумаге. “Сначала мне нужно расшифровать то, что я написала”.
Он держит перед собой единственный лист бумаги, его глаза сузились в кажущейся сосредоточенности. “Тогда я начну первым”.
Я откидываюсь на спинку стула, все мое тело напрягается от беспокойства. Сжав губы, я тяжело сглатываю и жду, когда будут произнесены ужасные слова обо мне.
“Мои предположения о Птичке”. Он смотрит на меня поверх газеты. “Это ты”.
Я издаю смешок, хотя на самом деле не слышно ни звука. “Правильно”.
“Она добра ко всем. Она хочет, чтобы люди уважали ее. Чтобы выслушивали ее. Хотя на самом деле большинство людей просто пользуются ею.”
Я молчу, впитывая его слова.
“Она хорошая ученица. Умная. Она хочет, чтобы учителя восхищались ею. Подумать только, она такая труженица. Некоторые слишком ею восхищаются.” Многозначительный взгляд, который он бросает в мою сторону, заставляет меня сразу же подумать о Фигероа.
