Я позвал пса к себе, а он и не думал меня слушать. Подойти к нему и взять за ошейник тоже не получилось – мерзавец не подпускал меня ближе десятка шагов. Я звал, подманивал, пытался догнать, делал вид, что ухожу – всё напрасно.
Примерно через час охоты на пса я готов был сдаться, но не мог же я его бросить на улице, и, стиснув зубы, продолжил гоняться за этим Мишей, будь он неладен. На помощь мне начали приходить прохожие, в какой-то момент нас даже стало пятеро, а все происходящее было похоже на облаву. …
В Петербурге рассвело. В мои охотничьи угодья, по-другому этот пустырь я называть уже не мог, стали приходить владельцы нормальных собак. Какая-то собачница дала мне пакет сухарей, чтобы приманить этого засранца. Пса сухари заинтересовали, но ел он их исключительно на расстоянии. Никакие уговоры не убедили его подойти и взять сухарь с ладони. Замерзнув и отчаявшись, я оперся на покосившуюся яблоню и сам принялся грызть сухари, надеясь на чудо.
И чудо произошло – у меня созрел гениальный план. Я влез на яблоню и, разламывая сухари на более мелкие кусочки, стал бросать их псу. Сначала зашвырнул далеко, затем ближе и ближе. Несколько раз пёс был почти подо мной, но, как на зло, именно в этот момент появлялись новые собачники, и моя добыча, забыв про вкуснейшие сухари, бросалась играть с их питомцами. Я не знаю, что именно думали эти собачники, когда с корявой яблони на них истошно орал лысый мужик в пальто, но уходили они достаточно быстро.
В Петербурге стемнело. Сухарей к этому моменту у меня почти не осталось, как и шанса на вторую попытку. Подманив пса к дереву на расстояние пары шагов, я рассыпал остатки из пакета прямо под собой и затаился. Вместе со мной затаилась даже яблоня, я практически слился с ней, а некоторыми местами даже вмёрз. Немного потоптавшись на месте, пёс подошел к приманке.
– Попался, шерстяной засранец, – радостно прошипел я и промерзшим коршуном ринулся вниз.
Подлетая к собаке, я вытянул перед собой руки, целясь окоченевшими когте-пальцами в ошейник. За мгновение до долгожданного контакта с мохнатой скотиной острая ветка вонзилась мне в глаз с такой силой, будто проткнула меня насквозь. Я истошно заорал, пес поднял голову, ударил меня в нос, и я всем весом рухнул на него.
Орали мы оба. Одной рукой я намертво вцепился в ошейник, другой сгребал снег и прикладывал к поврежденному глазу. Очень скоро пёс опомнился от страха и стал атаковать держащую его руку. Боли прибавилось, поэтому мне пришлось обхватить этого гада двумя руками и прижать таким образом, чтобы он не смог меня укусить.
