Но одна проблема была: лишь двое соучастников знали всю правду. Каждый из них боялся, что другой может его сдать. Особенно боялся Фрам, ведь именно он был исполнителем, а не старуха, которая к тому же была в сильно преклонном возрасте. По любому, в случае разоблачения, ему грозило гораздо более суровое наказание, чем ей. Он не знал, что делать, как вдруг решение, которого он совсем не ждал, появилось в виде его друга-идиота, с которым он общался только потому, что тот был ещё никчёмнее его. Меф заявил, что убил старуху. Сам того, не зная, он помог Фраму выйти из воды сухим. В разговоре с Мефом старуха также оговорилась, упомянув не только Мефа, но и «другого», который тоже думает лишь о себе; и также она не солгала, когда говорила, что никого не убивала, она была лишь мозгом операции, а не исполнителем. Теперь никто не мог доказать вину Фрама, но он решил не останавливаться на этом, а самому стать шантажистом. Он не хотел, чтобы Меф покончил с собой, хотя, с другой стороны, тогда правда навсегда умерла бы, он предпочёл бы воспользоваться преимуществом. Он убедил Мефа стать адвокатом, и тот в это поверил. Теперь у Фрама был друг-юрист, который мог бы в случае чего вытащить его из любой беды, «они ведь друзья», поэтому он так резко отреагировал, когда Меф заявил о другой работе. А если бы тот из-за своего идеализма отказался бы ему помогать, Фрам мог бы начать угрожать, что расскажет, что это он убил старуху. До сих пор это убийство не было раскрыто. Меф был неосторожен, нашли его отпечатки пальцев, но никто не мог связать его с этим делом, чтобы проверить его, поэтому это сочли разбойным нападением. К тому же Фрам, узнав о смерти старухи, обчистил её дом, пока не приехала полиция. Или же, в случае чего, Фрам пошёл бы на сотрудничество с полицией, выдав Мефа, а ему в ответ облегчили бы наказание. Это были крайние случаи. Он надеялся, что до этого не дойдёт, но, в любом случае, Меф стал козлом отпущения для Фрама. Желая восстановить справедливость, он лишь помог настоящему убийце.
– Все всегда были правы, я неудачник.
Меф упал на ледяной пол.
– Лишь жалкое ничтожество, жалкий слизняк, которое ничего не может сделать правильно, которому следовало бы вообще никогда не существовать ради всеобщего блага!
Он полез в карман за своим сокровищем, достав оттуда кулон с раковиной. Раньше это была просто безделушка, не больше не меньше, но теперь она была особенной, потому что в ней была заключена память, в ней была история. Обняв этот кулон и заплакав, он закричал:
