– Спасибо, спасибо, – звонким, высоким, как колокольчик, голоском, сказала Галаэнхриель. Она вскочила со своего насеста. Из-под нищенского рубища проглянуло тончайшее кружево королевского платья. – Я так надеялась, так надеялась. А вы спасли, спасли меня! Я ждала, я верила, и я отчаивалась. Да! Отчаивалась, что никто, никто в целом свете не проявит больше милосердия! А вы! Вы! Меня спасли! Ах, как хорошо!
Она рассмеялась, закружилась в воздухе, преображаясь на глазах. Светлая искрящаяся магия окутала ее с ног до головы.
Стихли в кустах неподалеку страстные стоны. Пугливо замолчала гитара. Ослиные уши на голове одного из единорогов исчезли. Скабрезные стишки на воротах сами собой заменились на возвышенную оду о высокой любви.
Светлая магия искрилась необузданно, ярко.
– О, друзья, мне вас послало провидение! Януш, друг мой, милый мой поляк! Чудная фурия, сестрица моя названая! Котик пушистенький! Добро пожаловать в мой дворец!
Скрежетнули смазанные магией Светлой Княгини ворота. Вид на дворец был вроде бы ничего, но и тут ощущались запустение и не очень приятный запах.
– Ах, как долго я страдала! – горько сказала Галаэнхриель со слезами в звонком голосе, – пора, пора пробудить свой дом ото сна! Пора, пора снова любить весь мир! Ла-ла-ла!
Она вприпрыжку унеслась вперед. Нищенское рубище полностью исчезло, и ему на смену пришло роскошное кружевное платье. «И правда как дыньки», – мельком подумал привратник, наблюдая за Галаэнхриель.
Она подскакивала горной козочкой к каждому завядшему или ободранному кусту, гладила его, и он оживал, расправлялся и зацветал. Фонтанчики и родники очищались, у Голубей Мира отваливались когти, общий вид запустения постепенно менялся.
«Сейчас запоет», – страдальчески подумал Януш и был прав.
– Пойте, птички,
Растите, цветочки,
Красней, малинка,
Цвети, вишенка, – звонким колокольчиком запела Галаэнхриель, гладя кончиками пальцев все, что ей попадалось под горячую руку.
– Гуляй, единорог,
Очищайся, родничок,
Пей водичку, Светлая Лань, – продолжала Галаэнхриель.
У Зои Валерьяновны возникли сложные ассоциации с песней акына, который может часами петь о том, что видит, ну типа: «Река течет. Река тече-оооот. Птицы поют. Птицы пою-ююют. Ковыль цветеееет. Ковыыыыль цветеееет». И так до вечера. А хрен ли ему, акыну, еще делать-то?
Правда, отличие Галаэнхриель от акына было довольно заметным. К Галаэнхриель на ее чудный голосок, от которого у привратника начали ныть виски, слетались пчелы, голуби, синицы, мухи. Сползались зайцы, кролики, пара ланей, даже с десяток крыс. И все они дружно топали по тропинке по направлению к дворцу. К акыну же могли приблизиться только бараны.
