На слова Каменева съезд ответил грандиозной овацией в честь Сталина, т.е. бурно выраженным признанием, что он
31. Четырнадцатый съезд, стр. 269-273.
есть настоящий объединитель и руководитель партии. Но ведь Сталин выступал на съезде именно как выразитель, защитник, глашатай идей правого коммунизма. Значили ли овации по адресу Сталина продолжение, распространение, укрепление влияния правых коммунистов? Произошло нечто, чего, казалось бы, нельзя было ожидать. После разгрома на съезде и особенно после съезда Зиновьева, Каменева и их единомышленников, бросившихся теперь к Троцкому, чтобы создать объединенную оппозицию, начался отход Сталина и им подобранного ЦК от идей правых коммунистов. Начался постепенный отход от НЭПа и возвращение к духу и системе военного коммунизма, т.е. туда, куда и клонила разбитая оппозиция. "Пес возвратился на свою блевотину". Триумф правых коммунистов на XIV съезде, этом финальном моменте 1925 г., оказался их последним триумфом. Ревизионизм Бухарина и его единомышленников был пресечен, а потом и полностью задушен. Начавшийся здоровый эволюционный процесс сменила другая "столбовая дорога".
Приложение 1
Встречи с Максимом Горьким
Я познакомился с Горьким в конце 1905 г. в Москве, придя на свидание к Красину, будущему народному комиссару. То был апогей славы Горького --автора "Челкаша", "Буревестника", "Мещан". Собрание сочинений его шло, кажется, седьмым изданием, а пьеса "На дне", с огромным успехом поставленная в 1902 г. Художественным театром, в печати выдержала 14 изданий в один только год. Стоило Горькому появиться в каком-нибудь ресторане Москвы или Петербурга, и оркестр начинал в его честь играть "Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно", песню из "На дне", ставшую популярной по всей России благодаря Художественному театру. Много лет спустя (в 1915 г.) Горький мне говорил, что эта унылая песня так ему осточертела, столь опротивела, что он слышать ее не мог. Он стал ненавидеть ее с такой же силою, как "пирог с морковью", а-"доколе буду жив", шутил он в письме ко мне в 1930 г., "не угаснет в душе моей пламень ненависти к моркови". В 1905 г. Горький внешне был таким, как на превосходном портрете, нарисованном Серовым несколько лет пред этим. Лицо его еще не было так некрасиво и сурово, не походило, как в позднейшие годы, на усатого моржа: копну в беспорядке спадавших волос он еще не сменил на прическу бобриком, щеткой торчащих жестких волос. Европейского костюма он тогда демонстративно не носил. На нем была черная рубашка-косоворотка, подпоясанная ремнем, и широкие штаны, всунутые в высокие сапоги. Подобный костюм носили мастеровые побогаче, наездники на бегах, приказчики в Китай-Городе и
