– Чего сырость развели? – окрикнул с крыльца Ермолин. – Проходь в дом.
Игнат прошёл за сёстрами, спрашивать разрешения не стал. В большой комнате, где происходило «сватовство», стоял совсем небольшой чемодан и пластиковый органайзер для рукоделия. Невелико приданное.
– Можно? – Шура показала взглядом на органайзер.
– Боюсь, разобьют при транспортировке, – Игнат покрутил хилую конструкцию с надписью «Made in China» и ободряюще улыбнулся. – Придумаем, что-нибудь.
Он взял чемодан, вышел за порог, оставляя семейство наедине.
С тестем попрощался коротко, благословения ждать не стал. У родного отца не просит, Ермолинское ему тем более ненужно. Отдал дочь за первого встречного, первый встречный взял, возвращать не собирается. Назвал своей – не откажется.
На вокзале не обошлось без слёз, разрыдалась Даша, следом Маша, отчего-то пустила слезу мама, отец предостерегающе кашлянул, вызвав лишь приступ плача у Полины. Забирались в вагон всем селом, плача, смеясь, толкаясь, по Калугински шумно, потом вышли все, кроме Игната и Шуры, оставив наедине в вагоне СВ. Ехать всего ничего, но Игнат предпочёл комфорт, намаются ещё в ожидании самолёта, при перелёте.
Поезд набрал скорость, Шура оторвала взгляд от пролетающих за окном деревьев, которые прятали где-то там, за сотню-другую километров, её отчий дом, родную семью, могилу матери. Тяжело, обречённо вздохнула, поправила в который раз косынку на голове – видно, кусок ткани раздражал её до скрипа зубов.
– Тебе необязательно это носить, – показал Игнат рукой на косынку. – Сними, если хочешь.
– Можно? – с надеждой пискнула Шура.
– Прости, наверное, нужно было сразу это обговорить. – Игнат запустил пятерню в голову, взлохматил волосы, почесал затылок.
Брачная ночь, обручальные кольца, невинность, органайзер для рукоделия – всё это хорошо, но есть основополагающая вещь для их брака. Вера. Он женился на «своей», её выдали за «своего», а не за погоны – в последнем сомневаться не приходилось. Ермолин отказал бы, будь Игнат хоть главой мирового правительства, но не приверженцам старой, истиной веры.
– Я живу в миру, обычной мирской жизнью, заботами. Мне бы хотелось, чтобы ты вела такой же образ жизни. Понимаешь меня?
Шура неуверенно кивнула.
– Я могу молиться? – уточнила она.
Игнату захотелось удариться лбом о стекло. С другой стороны, хорошо, что спрашивает, уточняет, ведёт диалог. Хорошо же?
– Третья статья конституции гарантирует право на свободу совести и вероисповедания, – улыбнулся он. – Кто я такой, чтобы спорить с конституцией, Шура? Ты можешь молиться, поститься, но не жди от меня этого. Ты можешь ходить в платке, если тебе хочется, если нет – не ходи. Поступай так, как комфортно тебе, а не мне.
