Шура чувствовала себя более неловко, чем до инцидента в бассейне. Игнат сглаживал ситуацию, но жена была натянута как струна. Дёргалась, время от времени смотрела на новоявленных родственников, будто те аллигаторы, которым притащили в жертву девственницу, и прямо сейчас её сожрут живьём.
Мать настаивала, чтобы Игнат с семьёй остался ночевать, комната на втором этаже была готова, но пришлось отказаться. И в прежние-то времена не горел желанием находиться под родительской крышей, сейчас, глядя на Шуру – тем более.
– Игнат, – воспользовалась мама ситуацией, пока Шура вышла из комнаты по нужде, и они остались в гостиной вдвоём. Остальные высыпали на улицу прощаться с Олегом, потом с самим Игнатом и его женой.
– Что? – Ему не понравилось выражение лица матери. – Говори.
– Как ваши дела с Шурой?
– Отлично наши дела.
Что ответишь? Что за полтора месяца толком не узнал собственную жену, даже не переспал с ней? Признание года от сына, которого за распутство прижали к ногтю матримониальными планами. Причём «распутство» – одно из самых мягких выражений в этом случае.
– Мне кажется, или Шура не слишком хорошо адаптируется?
Игнат хотел бы ответить: «Кажется», но смысла во лжи не было. Мама видела на сто шагов вперёд, знала каждого из своих детей как облупленного, поэтому он никогда матери не врал, просто не пускал на свою территорию, впрочем, как и любого другого. Никогда не делился личным, сокровенным.
– Вот здесь, – мама протянула заранее исписанный блокнотный лист, – координаты молельного дома нашего согласия. – Игнат мельком глянул на строчные буквы. – Ближе нет, – развела она руками. Ничего удивительного, согласий в старообрядчестве много, удивительно, что ближе пятисот километров жили единоверцы. – Съезди сам, свози Александру.
Игнат с сомнением посмотрел на мать. Старообрядческий молельный дом – это не православный храм, где рады любому потенциальному прихожанину. Нужно принадлежать определённому согласию, жить по законам божьим, а не мирским, чтобы просто переступить порог. Про беседу с наставником, главой – даже разговора вести не стоит.
– Не для чего, – нахмурился Игнат.
– Тебе не для чего, – мама мягко сделала акцент на «тебе». – Шуре необходимо.
– Я не хочу, чтобы ей продолжали забивать голову… – Он хотел было выразиться экспрессивно, от всей души, наткнулся на взгляд матери, проглотил слова.
Существуют границы, за которые заходить запрещено. Красная линия. Огромный знак «Стоп».
