– В магазин зайдем? Коньячок, там… – предложил я.
– Пойдем.
Так и сделали. Я взял еще конфеты, виноград, лимон. Маша взяла хлеб.
Маша снимала маленькую квартирку в старом двухэтажном доме. Мы перенесли стол из крохотной кухни в комнату. Маша разогрела суп, нарезала хлеб, я разлил коньяк.
– Ты недавно здесь? – спросил я ее, после первой ложки. Комната ее была совсем безликой, никаких личных вещей – ни фотографий, ни картин на стенах, ни книг, ни нечаянно брошенной вещички гардероба. Только массивный обшарпанный шкаф, диван, пузатый телевизор.
– Второй год.
– Странно – я выпил рюмку.
– Что странно?
– Не обжито, как-то – следом вторую.
– Не хочу привыкать, мне здесь не нравится.
Ели молча, потом я спросил:
– Работает? – кивнул на телевизор
– Нет.
– Ну, еще бы! Раритет такой – выпил третью.
Маша не пила вовсе. А я напился. Заикался, с трудом подбирал слова, некоторые и вовсе не мог осилить, говорил, что попало и вот он рубеж – выпил еще одну – и речь моя полилась ручьем. Я говорил ровно, томно, умно, чем производил на Машу впечатление приятного мужчины немного подшофе. Так я слышал себя:
– Понимаешь, Маш, я ведь недавно понял, что предательства не существует. Ты думаешь, Васька тебя предал? Нет, он просто предпочел другую. То есть не тобой пренебрег, а предпочел другую. И меня Светка не бросала, просто ушла, чтобы предпочесть кого-то другого. Они не собирались нам делать больно, мы тут вообще не при чем…
И так я говорил долго, говорил много, и говорил красиво, как мне казалось. И только могу предположить, как все это выглядело на самом деле. Я не знаю, как это закончилось. Смутно помню, как Маша одевала на меня куртку, усаживала меня в машину, какой-то мужчина ей помогал. Я почти не сопротивлялся. В машине вел себя прилично, смог назвать свой адрес.
Стыдно. Получилось хуже, чем с той собачонкой. Но уже через несколько дней мне начало казаться, что страшного-то ничего не произошло, ну встретились, ну выпили, с кем не бывает? И я снова в засаду. Снова удачно.
Извиняться не стал. Маша молодец, тоже не припомнила мне. Снова напросился в гости, снова через магазин. Снова взяли хлеба и коньяка. И снова напился. На этот раз я выдерживал приличную паузу между рюмками, больше говорил, рассказывал о себе, шутил, попытался починить телевизор. Но в итоге я снова начал долго и красиво говорить, и вот что на этот раз:
– Маш, я ведь готов любить тебя, нет, обожать! Только спаси меня, я тебя умоляю. Я ведь сопьюсь. Точно сопьюсь. Но меня не это пугает. Это даже где-то приятно, особенно уже когда никого не боишься и ничего не чувствуешь, как будто в вату тебя закатали. Боюсь того, что сейчас происходит, пока еще есть надежда не скатиться. Вот так жить без смысла, жить не зачем. Светка меня любила и перестала, и после нее как будто любить больше некому. Никто не станет. Вот это страшно.
