- Ты заслужила все это, - шипела Эбби.
На другой стороне поляны Флэгг взял мочку уха Кайли зубами и прикусил. Она едва ощутила эту боль, потому что ее мучила другая боль, наиболее сильная и нестерпимая, боль от его члена, раздвигающего ее таз. Ее мышцы кричали и бились в судорогах. Кости стонали, как стальной каркас рушащегося здания, а сердце билось о ребра так сильно, что девочка боялась, что одно из них треснет. Ее спутанные волосы, с запутавшимися в них ветками и листьями, свисали ей на лицо, скрывая искаженные страданиями черты. Глаза были закрыты, зубы оскалены, а по щекам текли слезы.
- Скажи мне, что тебе это нравится, - пробурчал Флэгг.
Когда Кайли промолчала, он ударил ее лицом о землю. Со лба был счесан кусок кожи, и один из передних зубов сломался, выпав на лист в струе крови.
- Скажи мне, что ты кончаешь!
Кайли проглотила смесь крови и слюны, затем повернулась лицом, прижавшись щекой к земле. Ее глаза были закрыты, но слезы все равно просачивались наружу. Ее губы дрожали, а когда она открыла их, то начала рыдать снова. Если бы она могла думать, то не знала бы, что хуже - боль или стыд.
Все это улетучилось, когда кулак Флэгга врезался в ее бок. Стенки желудка сжались от удара, и боль из нестерпимой превратилась в мучительную. Дыхание вырвалось из ее легких, и она не могла даже закричать.
- Скажи мне, что ты кончаешь!
Кайли втянула большой глоток воздуха, листок втянулся в ее рот и прилип к языку.
- Я кончаю, - выдавила она сквозь слезы.
- Тебе нравится, как я ублажаю твою маленькую "киску" сказочной принцессы, не так ли?
Она подавила всхлип.
- Правда?
- Да, - прошептала она.
Флэгг увеличил скорость и частоту фрикций, и боль усилилась вместе с ними.
- Зови меня папочкой.
Перед глазами Кайли промелькнул образ ее отца. Видение поблекло, как старая фотография в старом альбоме. Ей было шесть лет, когда он умер, и иногда она с трудом могла вспомнить, как он выглядел. Но девочка помнила его объятия и его тепло. Она помнила, как он укладывал ее ночью в постель и целовал в лоб с мягким, нежным: Я люблю тебя, милая. Он был совсем не похож на монстра, стоявшего у нее за спиной, и она не могла заставить себя называть его так, как когда-то называла своего отца. Это было особое имя, священное имя, пропитанное любовью и привязанностью. Отцы не обижали своих маленьких девочек, не заставляли их плакать, страдать и истекать кровью. Они любили и защищали их, оберегая и согревая в своих сильных, любящих руках.