– А сейчас? Ты понимаешь, что это просто твоя фантазия? Анолаккард – это проекция твоего отца. Воспоминания о нем, как и о твоей матери, твой мозг заблокировал где-то далеко в структурах бессознательного. Но ты не могла жить без отца. Ты его слишком любила, чтобы просто забыть. Вот твой мозг и воссоздал его в облике бледного мужчины в черном костюме. Именно в таком виде ты его и видела в последние часы перед аварией.
– Кажется, я понимаю, – ответила Ева, хотя ее лицо выражало полнейшую растерянность.
– Можно я загляну в комнату твоих родителей? То есть в ту, где жил Анолаккард.
– Да, конечно, – ответила Ева, рассеяно глядя сквозь парня.
Алан удалился и вернулся через пару минут. В руках он держал большую коробку.
– Вот коробка, в которую ты собрала «чужие вещи». Это та коробка, которую ты якобы выкинула.
Ева открыла рот, чтобы запротестовать, но Алан ее тут же перебил:
– Я не пытаюсь тебя обвинить во вранье. Я знаю, ты внушила себе, что избавилась от этих вещей. Но на самом деле ты их просто убрала в шкаф и больше туда никогда не заглядывала.
Ева уже ничему не удивлялась, а просто молча слушала, пытаясь хоть как-то все это осознать. Парень поставил коробку и достал оттуда большую рамку с фотографией:
– Вот, посмотри.
Ева взяла рамку и вздрогнула от удивления. В центре фото стояла сама Ева, только на несколько лет моложе, в черном пышном платье. Слева она увидела мужчину с выбеленным лицом в черном потрепанном костюме. А справа стояла стройная женщина лет 38 в прямом зеленом платье. Ева всмотрелась в ее загорелое подтянутое лицо. Эти каштановые волосы до плеч, голубые глаза за прямоугольными линзами очков, родинка над губой – все это было ей до боли знакомо.
– Тут я, папа и та женщина, что была в моей квартире, когда я вернулась после долгой прогулки. Это ведь не просто так? Скажи мне, это она? Это моя мать? – сказала Ева, и глаза ее как будто прояснились.
– Да, Ева, это она. Это твоя мать – Виктория Кадорк. Ты на нее тогда очень разозлилась. Больше себя в смерти отца ты винила только мать. Поэтому твой мозг полностью исключил ее из воспоминаний.
– Я… я уже поняла. Это из-за нее мы тогда уехали. А потом она заявила, что хочет выйти замуж за другого. Ведь прошло всего несколько недель, а может даже дней! Она никогда не была счастлива с отцом. Почему они не разошлись раньше? Это все я…
Ева замолчала, она устала плакать, устала злиться, она даже больше не могла обижаться на мать, да и себя винить она тоже устала. Она устала прятать воспоминания где-то внутри себя. А еще больше она устала все это вспоминать. Теперь она мечтало только об одном: выяснить все и закрыть этот вопрос раз и навсегда.
