Коэн не исключает возможности того, что матрилинейный принцип мог существовать в первом веке, но утверждает, что если он и существовал в протораввинистических кругах Палестины первого века, то это еще не означает, что он сделался известным евреям Малой Азии и был ими принят[61]. Я совершенно согласна с тем, что раввинистическое (или протораввинистическое) законодательство не распространялось на диаспору первого века. Органа, общего для Палестины и диаспоры, который мог бы принудить жителей диаспоры следовать предписаниям палестинских законотворцев, просто не существовало. Но в данном, конкретном случае, я полагаю процесс шел несколько иначе. Раввинистические нормы появились не на ровном месте и не из чисто умозрительных дискуссий по поводу маловажных предметов. Они отражали, разумеется, в первую очередь палестинские проблемы, но сообщение между Палестиной и евреями диаспоры не было прервано. В раввинистическом законотворчестве выкристаллизовывалось то, что постепенно развивалось в еврейском мире – оно давало ответы на те вопросы, которые ставила жизнь.
Проблемы смешанных браков и статус потомства от таких браков были актуальны, в первую очередь, в диаспоре, где евреи жили среди языческого окружения. Именно поэтому, мне представляется исторически более правдоподобным, что матрилинейный принцип определения родства впервые стал применяться и распространяться в диаспоре и лишь позднее стал нормативным и для Палестины. Нельзя исключить того, что, что на его появление повлияли римские юридические нормы: согласно римским законам дети получали статус матери в случае, если один из родителей не имел римского гражданства[62]. Этот принцип определения этнической принадлежности по материнской линии и был зафиксирован Лукой в истории обрезания Тимофея
