— Именно. У отца, но не у меня. А новый человек лишь перетягивает на себя все его внимание, — Глеб шумно выдохнул и покачал головой. — Ладно, — он протянул руку и погладил меня по лицу. Взгляд мужа потеплел, когда он заметил, с какой растерянностью я посмотрела на него. — Если не хочешь, я сам со всем разберусь. Мне не нравится тебя заставлять. Я знаю, как ты не любишь все эти мероприятия. И очень ценю, что ты согласилась поехать со мной. Поверь, это доставляет мне столько же радости, сколько и тебе, но мне важно владеть информацией, быть всегда на виду. Вместе со своей женой.
Всю дорогу до ресторана я думала о словах Глеба, а еще о том, что завтра у меня не менее насыщенный и сложный день, чем сегодняшний: три визита в клинику к больным детям, затем поездка в Выборг, чтобы посмотреть, как проходит конкурс детской фотографии, который я помогла организовать через наш фонд. Мне нравилось заниматься живописью и выставками. Я много времени уделяла этой работе и благотворительности.
— Ты опять витаешь где-то в облаках… Надя?
— Что Глеб? Прости… — я отвернулась от окна и посмотрела на мужа.
— Я спросил: почему Дина сегодня осталась дома и в садик не пошла? Приболела? Мать сказала, что и завтра проведет с ней весь день…
— Да, Дина немного приболела. А Виолетту Артемовну я попросила с ней посидеть, потому что у Кати неотложные дела.
— А ты что же? Опять к детям своим поедешь? К черту на кулички? Неужели чужие важнее собственного, Надь?
Меня часто задевали слова и тон Глеба, когда мы разговаривали о моей работе и учебе. Понимала, что не всем дано быть сострадательными к чужому горю и болезням, и потому не злилась на него за излишнюю черствость.
— Да, поеду, — спокойно ответила я. — И пока будет функционировать фонд, ничего менять не планирую. К тому же Дина часто ездит со мной. Я хочу, чтобы наша дочь выросла сострадательной к чужому горю, а не думала об одних только деньгах, партнерах и выгоде…
Глеб усмехнулся, приняв мой ответный укол.
— То есть похожей на тебя? — его взгляд посветлел. — Досталось же… чудо.
Я смутно помнила первые месяцы нашего романа. Глеб говорил, что они были очень бурными, а мы безумно любили друг друга. Но если это было так, то куда подевались все эти чувства и накал? Почему мое сердце не трепетало в груди, когда он прикасался ко мне? И почему чаще обычного муж задерживался на работе и ночевал в кабинете, если у нас все было так хорошо? Попытки вспомнить хоть что-нибудь об общем прошлом приносили дикую головную боль. Какой-то временной отрезок будто стерли из памяти ластиком, оставив белое пятно, пустоту и странную, щемящую тоску внутри.
