И на правом фланге произошли разительные перемены — конница князя Григория Волконского зашла на врага с тыла, вперед двинулась и пехота. И видимо Аникита Репнин понял, что удержать напор московских войск никак не сможет — его полки стали потихоньку отходить назад, в широкий проем между двумя рощами.
Прижав подзорную трубу к глазу, Алексей разглядел далеко вдали белые пороховые дымки. И тут понял причины общего отхода «петровской» армии — в спину ударил отряд генерала Айгустова. Тот от драки никогда не уклонялся и выполнил свое обещание войти в баталию вовремя. А у него в отряде собраны самые отчаянные стрельцы, что держали редуты под Клином до последнего. Они рвались в бой так, что сам фельдмаршал Шереметев едва упросил их быть в сикурсе, то есть стать резервом на случай непредвиденных обстоятельств, или нанести добивающий удар.
— А ведь отступление ведь уже непритворное, на всем протяжении отходят, выдвигают пушки и драгун в прикрытие. Вроде так оно и есть, даже фельдмаршал приказал знаменами махать. К чему бы это?!
Отгадка пришла сразу — конные скопища татар и башкир живенько поскакали стороной, явно собираясь пойти в обход и напасть на обоз, к которому и осуществлялось отступление. А еще тысячи мужиков вышли из лагеря и стали расползаться по полю сражения, было видно, что они выносят раненных, как им и было приказано накануне битвы.
Алексей спустился с вышки вниз, подошел к Сивко — конь ухватил его зубами за рукав, требовательно стукнул копытом. А потом гневно заржал, мотая головой, грива колыхалась как степная трава.
— Нет, в драку мы не пойдем, не царское то дело, — пояснил он любимцу и посмотрел на рынд — те спешно садились на коней, внимательно посматривая на молодого государя…
— Попался живым в руки, и что теперь со мной сделают?! На кол посадят, или колесуют?! Эх, мин херц, какого хрена ты избил меня с такой лютостью, ведь все могло совсем иначе пойти.
Меншиков застонал, хотя за последние дни ему стало гораздо лучше. На руку наложили лубок, ребра тоже обиходили — теперь хоть дышалось свободно, не плыли круги перед глазами после каждого вздоха, да не резало грудь болью. Падение с коня дорого ему стоило — проклятые калмыки вырубили его драгун, и набросили на руку и шею арканы.
— Как репку из грядки вырвали, — «светлейший» болезненно сморщился, стало стыдно — но тогда он ничего поделать не смог, боль в боку настолько скрючила его, что шпагу выронил, не в силах не то, что перерезать веревки, держать эфес в ладони.
