— Они отступают, государь, не выдержали нашего огня. Фельдмаршал скомандовал наступление, сейчас мы их погоним взад! Это виктория, царь-батюшка, сила солому ломит!
Алексей неодобрительно посмотрел на бригадира, и фыркнул — он никогда не любил преждевременных и скоропалительных выводов. И князь тут же осекся и примолк, но продолжал скакать, а вышка снова закачалась…
— И себе плохо сделал, и меня покалечил, за малым чуть не убил. А года уже не те, здоровья осталось не так и много.
Меншиков закряхтел, вспоминая позавчерашний день, когда он по-настоящему испугался животной бешеной ярости «мин херца». Поленом тот лупил со всего маха — отбил ребра, когда от дикой боли Александр Данилович убрал локоть, которым он обычно прикрывался в подобных ситуациях, смягчая удары. Однако по левой руке пришлись первые три удара, страшные и крепкие — от них в глазах засверкало, и он взвыл непритворно. Первые два способа утихомирить ярость венценосного друга не сработали, хотя прежде надежно срабатывали.
Ведь раньше он отвергал обвинения или значительно смягчал их, говоря, что так для дела нужно, пришлось кое-чем пренебречь, дабы не упустить столь важное дело на самотек. Если эти слова не принимались в расчет разъяренным царственным другом, то Александр Данилович начинал перебирать все свои заслуги, действительные и мнимые, призывал монарха в свидетели его верности, и Петр смягчался.
Дальше все просто — размазывая притворные слезы на лице, Данилыч показывал всю мизерность украденного, так, сущие мелочи, и приводил «раздутый» список собственных трат на государственные надобности. Царь прекрасно считал, быстро прикидывал баланс, понимая, что ущерба не только нет, но уже вроде как казна должна преданному наперснику, и даровал прощение. «Светлейший» великолепно разыгрывал «обиду» и «телесные раны», особенно когда без него в делах было не обойтись, заставлял тем самым царя постоянно осведомляться о его «здоровье», и чувствовать раскаяние от избиения. И выдавливал потихоньку все отобранное из «честно уворованного» — таковы были сложившиеся в течение десятилетий традиции и правила их взаимоотношений.
Все это прекрасно срабатывало, но только не в этот раз. Он уже спасал свою шкуру, а то и саму жизнь, которая повисла на волоске. И потому прибег к чрезвычайно редкому третьему способу — «прости, государь, бес попутал». Деваться было некуда — улики выложили убойные, они были на столе и золото предательски блестело. Пришлось яростно открещиваться от измены, а все письма свести к банальному — «я их на деньги из-за собственной корысти поставил — золотишко ведь во многих делах помочь может. Не устоял перед Мамоной, хоть всячески и боролся, но я тебе предан до смерти, в чем ты сам не раз убеждался! Бес попутал!»
