— Для царя нет, а вот для еретика лютеранского запросто!
Подошедший священник, непонятно как пробравшийся к нему, встал рядом, вздев над головой наперсный крест. И громко заговорил густым басом, накрыв хорошо поставленным голосом служивых:
— И видел я не раз, как падал он земно, как бился в падучей, как пена изо рта его текла, как словами непонятными кричал. А ведь всем вестимо, что так человек себя ведет, когда его бесы одолевают! Оттого и бьет христопродавца, корежит его нечистая сила!
— Видел я это!
— И я зрел!
— Бесы его терзают, бесы!
— Грехов много — люда сколько растерзал и замучил!
— Бился «подменыш», прямо в церкви при клире и боярах! И после в собор не хаживал!
В последнем выкрике Алексей узнал голос князя-кесаря, но его вклад уже не играл роли — о припадках знали многие, даже второй гвардеец, доселе молчавший, явно смутился, видимо припомнив, как вел себя в приступе «падучей» Петр Алексеевич.
— А потому предан еретик, называющий себя царем московским Петром Алексеевичем, всем собором освященным анафеме! А мы все должны молить благоверного царя нашего Алексея Петровича, чтобы оберег народ православный от нужд тяжких, защитил веру наши от лютеранских и папских ересей, да оборонил мечом булатным земли русские! Спаси и сохрани державу и всех нас, великий государь!
Все присутствующие на площади опустились на колени, и бояре, и стрельцы, и подошедшие в большой массе горожане. И так же сделали плененные лейб-драгуны и молчаливый гвардеец, что Алексея изрядно удивило — преображенец был далеко не трус, сражался храбро, и пощаду не вымаливал. Но видимо доводы принял во внимание и сделал для себя определенные выводы, раз склонил колени и голову.
— Обещаю вам, дети мои, что править буду милосердно, судить справедливо, а жить по совести и с христианским смирением. Все подати отменяю, окромя подушной подати и посадских сборов — это в своем манифесте сказал и подтверждаю своим словом. И крест в том целую!
Алексей истово поцеловал поднесенный наперсный крест и подошел к драгунам, что продолжали стоять на коленях, хотя все встали. Сделал над собой усилие, всхлипнул, и негромко заговорил.
— Понимаю, по незнанию на меня пошли с оружием. А потому отпускаю вас! Прошу только об одном — догоните товарищей своих, поведайте им о том, что здесь произошло, что вы сами видели и слышали. Зачем нам лить кровь русскую по приказам «подменного царя»?! Ведь окружил себя иноземцами, и куражится над нашей православной верой и народом! На Москву христианскую, Третий Рим наш, походом идет и всех казням лютым предает! В Твери живых не осталось, и москвичей не пожалеет!
