Иеремия перебирал пальцами разложенные по столу фотографии. В глазах был неподдельный ужас. В какой-то момент он попросту зажмурился и закричал:
– Уберите! Уберите их! Не хочу! Не хочу смотреть! Не хочу умирать! Не хочу вспоминать! Уберите, прошу…
Майкл собрал снимки и убрал их обратно в чемодан, продолжая наблюдать за происходящим с Иеремией. Тот же, в свою очередь, нервно мотая головой из стороны – в сторону, разразился целым потоком мыслей и воспоминаний, записывать которые адвокат тут же принялся:
– Было холодно. Нет дома. Больше нет. Нашли на улице. Предложили работать. Жить с другими. Такими же как я. Нет дома. Много людей. Все работали. Все в первый раз. Никто не задерживался. Некоторые возвращались, некоторые – нет. Друг попросил. Не получалось. Нужно было подменить. Поменяться. Поехать к другим. К этому мерзкому мальчишке. Хотел убить. Но не стал бы. Никогда никого не убивал. Но этот гадёныш довёл бы. Но я не убивал. Отдал подарок. Интересная такая коробочка. Резная. Красивая. Открыл при мне. Ждал большего. Я просто доставил. Раскладывали сами. У них списки. Они знают, кто что заслужил, кому какую коробочку положить. Я просто отдал. Пришёл и отдал. Погладил по голове. Просто погладил. Дёрнул за бороду. Сказал, что дерьмово выгляжу и от меня воняет. Маленький засранец. Закатил истерику. Не понравилась коробочка. Санта-Хуянта. Так назвал. Дерьмовый подарок, сказал. Кинул в меня коробочкой. Родители ничего не сказали. Просто стояли. Сказали, чтобы уходил. Заморгал свет. Испугался. Все испугались. Холодно. Голоса в голове. Шептали. Хотели убить мерзкого мальчишку. Я не хотел. Сопротивлялся. Не мог контролировать. Картина обрывками. Топорик в руке. Не думал, что кишки такие длинные. Звонок в дверь. Не убивал раньше. Побежала к выходу. Нельзя трогать ручку. Нельзя открывать. Продолжали звонить. Голова трещала. Ужасный звук. Перестали. Столько крови. Повсюду кровь. Нашёл его. Погладил по головке. Не убивал. Только погладил. Спряталась. Нашёл. Тоже гладила. Гладила и плакала. Материнская забота. Голоса не унимались. Хотели крови. Не хотел убивать. Не пришлось. Уснула. Перестала плакать. Все уснули. Пошёл тоже. Наверху спать всегда лучше. Не вышло. Разбудили. Но голоса стихли…
Майкл уже ничего не записывал. Лишь наблюдал за Иеремией, собирающим хаотичные осколки воспоминаний в скомканную кровавую ретроспективу. Сомнений не оставалось. Он всех убил. Он не в себе. Психика его представляла собой теперь лишь выжатый лимон, в котором уже не осталось ничего, кроме оболочки. Человек, в погоне за простыми житейскими благами ставший жертвой непредсказуемых ментальных метаморфозов.
