Лифт был занят. На площадке топотала от нетерпения толпа туристов, и Хэнк, махнув рукой, пошел вниз по лестнице, по желтым от старости мраморным ступеням, по которым стекал кровяной ручей пушистой ковровой дорожки.
Хэнк был в плохом настроении. Не то чтобы он о чем-то жалел – давным-давно он отучился жалеть о том, что происходило помимо его воли. Просто на уровне физиологии злоба стала естественной реакцией на все, что не получалось так, как хотелось, как должно было происходить. Его распирала ярость на этих недоумков в Оклахоме, на эту тухлую деревенщину, которые теперь очень осложнили, а может быть, совсем сорвали то огромное дело, к осуществлению которого он впервые приблизился.
На расстояние протянутой руки.
Он уговаривал себя, что бессмысленно злиться, досадовать бесполезно и вообще в жизни мало смысла. Веками прекраснодушные краснобаи убеждали безумный мир, что смысл жизни есть достигнутая цель, исполнение обета, она и есть задача бытия.
Ничего этого не существует. Обман чувств, пустой розыгрыш мысли, иллюзия завтрашней радости.
Хэнк знал, что его радости – злые, и они не приносили ни покоя, ни мира в душе, а только короткий взрыв адреналина в крови, делавший его жизнь в какой-то мере оправданной. Смысл, единственное реальное содержание жизни – сегодняшнее острое наслаждение, сиюминутная радость и оголтелое свершение. Может быть, и цели никакой нет. Ведь эта цель – не точка, не факт, не событие, а только процесс. Процедура долгого мщения. И он будет разгонять ее до тех пор, пока все-таки не достигнет той зарубки в истории, когда вздрогнет человечество. Ради этого, наверное, надо продолжать существовать, напрягаться, биться, и в миг великого отмщения можно будет сказать миру: «Все! Мы квиты!»
В ресторане Рудди, Лоренцо и Магда уже плавно опохмелялись после вчерашнего отдыха – видно, готовились к сегодняшней большой жизни. Хэнк пожал руки парням, Магду нежно поцеловал в лоб и уселся за стол.
– Ну, шеф, чего ты надумал? – спросил Лоренцо.
– Пока не надумал, – пожал плечами Хэнк. – Мало информации…
На высоком стенном кронштейне шел по телевизору репортаж Си-эн-эн из Оклахомы. Таскали на экране трупы, геройские тупые рожи пожарных, зареванные обыватели, дымное зарево, руины рухнувшего офиса, разгром, провинциальная катастрофа.
Магда поинтересовалась:
– А о чем ты вообще сейчас думаешь?
Хэнк положил ей ладонь на руку – коричневая тощая баба, мышиного колера блондинка, провяленная табачищем, крепко настоянная на коньяке и выдубленная наркотой. Из всех своих подхватников он больше всех любил и ценил Магду.
