— Умаялась, голубушка, — с притворной заботой промычал он, пытаясь приобнять мачеху.
— Дай пройти, — шарахнулась от него Евдокия.
— А ежели не дам? — Кривко нагло улыбнулся, расставляя толстые руки.
— Закричу.
— Кричи, кто услышит-то. Новица к куме ушла и детей прихватила, соседка Команиха глухая, хоть в ухо кричи. Ну, иди сюда, чай, истосковалась по молодому телу?
— По твоему жирному? Не больно, — Дуня прятала за усмешкой страх. «Как вырваться, он хоть и пухлый, что подушка, а все ж сильней?»
— Зря несешь себя, приласкала, так и не убавилось бы. Знаю — за Некраса не хочешь, а ведь от меня зависит, — он сделал шаг, Евдокия отступила в глубь козлятника. — Замесим сейчас дите, подумают — отца приплод, большухой в доме станешь, Новицу за пояс заткнешь. Все к ногам твоим кину. Иди ко мне, голубушка, совсем иссушила ты меня, окаянная, — голос пасынка перешел в хриплый шепот.
— Не больно-то усох. Биться стану, без боя не дамся, — предупредила Евдокия.
— Да даже лучше, горячее, — Кривко едко усмехнулся и рванул к девушке. Дуня размахнулась деревянным ведром полным молока и что есть мочи и злости стукнула пасынка по голове, но Кривко успел слегка отпрянуть и удар пришелся по касательной. Молоко расплескалось, залив нападающему лицо и рубаху.
— Ах, ты ж…, — грязно выругался пасынок, занося большущий кулак. Евдокия, привычная к побоям, резко присела, толстая ручища пролетела над головой. Девушка отскочила в самый дальний угол, отступать было некуда. Мокрый и злой Кривко надвигался на нее подобно разъяренному быку. «Все, забьет меня до смерти». Дуня съежилась, зажмурила глаза. «Попробую под ноги подкатиться, авось не устоит». И тут раздался глухой удар и что-то большое рухнуло к ее ногам, так падает мешок с мукой, срываясь с крюка[22].
Девушка осторожно открыла глаза. Кривко лежал на земляном полу, уткнувшись носом в Дуняшины лыченицы, и не двигался. Дверной проем загораживала огромная тень.
— Здрава будь, Евдокия Яковлевна, — услышала она аксамитовый[23] мужской голос. В темноте клети поблескивали колечки кольчуги и нагрудные пластины. Воин!
— Ты что же убил его?! — ахнула Дуня, спешно переворачивая Кривко.
— Кабы хотел убить, так убил бы, а это так, уму — разуму поучил.
В подтверждение чужих слов пасынок тихо застонал.
— У него детки малые, а ты его так-то, — с упреком бросила Евдокия незнакомцу.
— Сама, когда ведром его лупила, не больно-то о детках пеклась, — воин скрестил руки, опираясь о дверной косяк.
