– Ну, здорово, почти похожа. Ты выставишь ее на выставку, па? – спросила она.
Крамской по совести своей считал расторгнутую помолвку между сыном императорского лейб-медика и его дочерью не то чтобы чем-то прискорбным или обидным, но все же душа его была в некотором смятении.
– Почему бы нет, дорогая, – казалось, он брал этой картиной реванш перед обществом, что касалось высшего света, а именно тех, которым он так честно еще недавно «утирал нос». В его голосе скорей звучал вопрос, он сказал с опаской, не желая категоричности Софии.
София Ивановна отчасти не разделяла его холодного отношения к свету.
– Пусть будет, – безучастно произнесла она.
– А нас Соней ты тоже выставишь?– спросила София.
Ее настроение изрядно улучшилось, на лице появились улыбка и скорей заискивающий, чем вопросительный взгляд.
– Конечно, – сказал он обрадованным голосом, – моя дорогая.
Он обнял дочь и поцеловал ее.
Через год София все же окончила курсы в университете, но с окончательным решением о поступлении на художественный факультет она не спешила. Летом вместе с отцом и средним братом они посетили Ментон на юге Франции. Это было необходимо для поправки здоровья Ивана Николаевича, и Софи надо было адаптировать свои умения в художественном искусстве. Умиротворенный небольшой городок являлся наилучшим для этого местом.
Вернувшись на родину, по приглашению мецената столичной галереи Третьякова, оставленного в доме художника, пока тот отдыхал за границей, Иван Николаевич вновь приобрел популярность среди тщеславия городского бомонда. Он «парил» среди нового признания мастера. Но в последние свои года Крамской все же не был тем человеком, который будет воспринимать похвалу как ступень развития к высшему обществу. Теперь нет. Иван Николаевич будет сдержанным и лишь иногда принимать почтение людей как оценку его творениям.
Но ранее в один из прекрасных весенних дней на стенах Третьяковской галереи появилось нечто новое, что как нельзя лучше описать обновление картин в коллекции Третьякова Павла Михайловича.
– Кто это? – спрашивал его Третьяков, когда Крамской известил о его новом творении.
– Меня больше интересует, Павел Михайлович, что мне делать с этим…
– Что вы имеете в виду? – не понял его меценат, внимательно сосредоточившись на художнике, стараясь угадать его мысли и вовремя дать правильный ответ. Он не желал расстраивать маэстро и своего друга.
– Сейчас, должны подвести, – сказал Крамской.
В его душе словно все кипело, после того как он заметил высоко оценивающий взгляд основателя всемирно известной галереи над законченным недавно портрета его дочери с видом Аничкова моста.
